Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица

Бегемотов Нестор Онуфриевич

Мюллер побледнел.

— Послушайте, господин Штирлиц! — продолжал любимый фюрер. — Зачем притворяться? Признайтесь, что комедия с Геббельсом была устроена вами только для того, чтобы опорочить меня в глазах моей любимой Евочки, в то время когда вы, и только вы, делили с ней постель? Признайтесь, и вы будете прощены! Я хочу знать всю правду!

Глаза Мюллера сначала покраснели, потом побледнели, стали коричневыми и постепенно налились оттенком гнойного цвета, в результате чего лицо группенфюрера приобрело мертвецки пьяный вид, однако это не помешало ему тихо заметить:

— Мой

фюрер, мы его обвиняем не в этом!

Гитлер был ошарашен.

— Только я, слышите, только я, знаю в чем его обвиняют! — заорал любимый фюрер и смачно плюнул в лицо Мюллера.

Штирлиц решил не упустить момента понравиться Гитлеру:

— Разрешите, мой фюрер?! — спокойно сказал он, взвешивая в правой руке свой любимый кастет.

— Только не больно! — равнодушно прогнусавил Гитлер, махнув рукой на Мюллера.

«Сейчас будут бить!» — подумал Мюллер и получил первый мощный удар в нос.

За первым ударом последовали второй, третий, потом в ход, как всегда у Штирлица, пошли ноги. Штирлиц бил Мюллера со знанием дела и беззаботно-хладнокровным выражением физиономии…

— Довольно! — сказал Гитлер, отрывая распоясавшегося Штирлица от Мюллера. — Итак, продолжим! Вы спали с Евой? Отвечайте?

— Мой фюрер, вопрос, как вы сами понимаете, слишком конфиденциальный. Пусть эта жирная свинья уберется отсюда! — показывая на Мюллера, сказал Штирлиц.

Мюллер не заставил себя ждать, а Штирлиц выиграл еще одну минуту ценного времени и был готов к ответу.

— Ну, так как? Будете говорить? — спросил Гитлер прямо глядя на Штирлица.

— Мой фюрер, прошу меня простить, но все это — чистая правда! Да, я любил и люблю Еву. Кроме того, ночи, проведенные с ней, были прекрасны!

— Что вы сказа…

— Да, мой фюрер, эти ночи мне не забыть никогда!

Фюрер расплакался. Штирлиц принялся его успокаивать. Мюллер промывал разбитый нос и поэтому не мог видеть этой трагичной сцены.

«Ну почему же я импотент?» — думал Гитлер.

«Потому что ты придурок!» — думал Штирлиц, поглаживая черный чубчик на голове Гитлера.

Прошло несколько минут и Гитлер взял себя в руки. Вытерев сопливым рукавом пиджака слезы, он спросил:

— А что она говорила обо мне?

— Вам надо лечиться, мой фюрер!

— Да, она права! — сказал глава Третьего Рейха и покрасневший вышел вон.

Дверь тут же, чьей-то подлой рукой была заперта на ключ.

Штирлиц подошел к двери и попробовал ее толкнуть — дверь не поддавалась. Тогда Штирлиц со всей силы ударил по ней ногой — дверь не поддавалась. Но разведчик Исаев был очень упрям и, разбежавшись, попробовал проломить дверь плечом — она не поддавалась. «Закрыто!» — подумал Штирлиц.

Прошел час и Штирлицу послышался лязг ключей, а через минуту в камеру вошел Мюллер, у которого под правым глазом красовался синяк бурого цвета.

— Штандартенфюрер, вы свободны! Я только что получил приказ фюрера о вашем освобождении!

— Скотина, ты мне еще ответишь за все! — заорал Штирлиц, ясно понимая, что никто иной как Мюллер запер дверь.

— Вы забываетесь, Штирлиц! Я старше вас по званию и, в конце концов, по возрасту!

— Да, пошел ты! — сказал Штирлиц

и, дав пинка Мюллеру, вышел из камеры, оставив бедного старика распластанным на грязном полу.

ГЛАВА 18. ВОСПОМИНАНИЯ

Штирлиц решил отдохнуть и поэтому направился в свой любимый кабачок «Три поросенка». Заказав, как всегда, три банки тушенки, пачку «Беломора» и бутылку водки, он сел за свой столик и принялся с животным аппетитом ухлестывать тушенку, чем обратил на себя внимание не только посетителей кабачка, но и фрау Заурих, которая играла в покер со старым, тускнеющим генералом.

— Господин Бользен, можно с вами посидеть? — спросила фрау Заурих, подсаживаясь к Штирлицу.

— Валяйте! — процедил Штирлиц и выпил стакан водки.

— Вы плохо выглядите!

— Хорошо, что еще живу!

— Трудное время?

— Гадкое время!

— Родные пишут?

— Пишут!

— Все хорошо?

— Да, ну их! — махнул рукой Штирлиц.

— Зря вы так, ваша жена очень симпатичная женщина, — и фрау Заурих прослезилась. — Тогда, в тридцать третьем, она была так добра ко мне. Вы помните, в то время меня бросил мой неповторимый Герберт.

— Успокойтесь, найдете себе другого.

— Да, где уж мне!

— Не расстраивайтесь! Жизнь прекрасна! — сказал Штирлиц и выпил еще один стакан водки.

— Расскажите что-нибудь о себе, господин Бользен. Вы так интересно рассказываете.

Штирлиц недоверчиво посмотрел на Заурих. Особой враждебности он к ней не испытывал. Открыв еще одну банку тушенки, Штирлиц налил водки, выпил, закусил и рассказал вот такую байку:

— В 1922 году, когда наша революция, как вы знаете, победила, ЧК меня направила на работу в Кремль для выявления особо опасных врагов советской власти среди членов политбюро. Да, это было в 1922 году. Москва! Эх, фрау Заурих, знаете ли вы, что такое Москва?! Именно тогда я впервые увидел товарища Ленина. Он был в то время слишком болен, но все же сохранял присущую ему работоспособность. Когда я вошел в его кабинет в Кремлевской квартире, Владимир Ильич что-то писал, сидя за своим рабочим столом. Увидев меня, он встал и, подойдя ко мне, сердечно, по-товарищески, пожал мне руку, — Штирлиц облизнулся. — И прямо глядя в мои честные глаза, мягко спросил:

«Товарищ Исаев, вы к нам, как мне сказал Феликс Эдмундович, присланы для оперативной проверки?»

«Да, Владимир Ильич!» — ответил я ему.

«Ну что ж, батенька, тогда приступайте к работе! Может начнете с меня?»

«Ну что вы, Владимир Ильич…» — прошептал я краснея.

«А вы, батенька, не смущайтесь! — засовывая пальцы в жакетку, сказал он. — Время сейчас такое! Доверять никому нельзя! Даже мне! — И Владимир Ильич улыбнулся. — Ах, фрау Заурих, какая это была улыбка! — Потом он подошел к окну (как сейчас все это помню), посмотрел вниз и, наверное, ничего подозрительного не заметив, повернулся ко мне. — «Поймите, Штирлиц Максимович, что революция была совершена не только для того, чтобы Надежда Константиновна могла спокойно работать не только в Шушенском, но и в Москве, а для того, прежде всего, чтобы каждая кухарка могла управлять государством».