Похождения Штирлица (Операция 'Игельс')
Шрифт:
– Хорошо, я поговорю с ним!
Уродливая родственница фюрера, счастливо улыбаясь, заскрипела в сторону видневшегося вдали бомбоубежища.
ГЛАВА 8
Когда трое друзей переступили порог ресторана "Сердце Европы", веселье было в самом разгаре. Публика подобралась разношерстная. Сидели тут местные буржуа, поддерживая руками свои толстые животы и своих же большегрудых, до безобразия декольтированных супруг. Пили мартини, закусывая макаронами, черноусые итальянские мафиози. Немецкие офицеры глотали пиво и горячие сосиски. Расположившиеся по соседству арабы морщились от запаха свиных сосисок - коран есть
Под потолком скопилось солидное облако табачного дыма. Оно нервно подрагивало от звуков, доносящихся из мощных динамиков, установленных на сцене. Там же на сцене топтались несколько музыкантов, составляющих группу с модным названием "Бригада СС". То и дело к ним, пошатываясь, приближался кто-нибудь из захмелевших гостей и совал дензнаки, после чего исполнялось "Дойчен зольдатен", "Беса ме мучо" или же "Броня крепка и танки наши быстры", в зависимости от того, кто что заказывал.
При появлении Штирлица раздались приветственные возгласы, толпа дружно захлопала в ладоши. Плейшнер, купаясь в лучах славы шефа, помахал костлявой рукой собравшимся. Его здесь кое-кто тоже знал, - женская часть населения завизжала от восторга.
Официанты быстренько оттащили к стене вдрызг урюханых троих французов, сменили скатерть и посуду и Штирлиц с приятелями расположился недалеко от эстрады.
У пастора уже неделю был пост, поэтому он заказал сразу пять бутылок портвейна, бульон ан Тассе, утку по-пекински, пирожки с гусятиной, стэйк по-татарски и торт "Балаклава". Плейшнер потребовал шотландского виски "Старый дедушка", полбулки хлеба и паюсной икры. Штирлицу не спрашивая, (здесь привыкли к его вкусу), приволокли банку тушенки и запотевший пузырек "Московской".
– Во имя овса и сена и свиного уха!
– поднимая бокал, сказанул пастор.
– Аминь!
– отозвался Штирлиц и друзья принялись за трапезу.
Намазывая икрой кусок хлеба, Плейшнер заметил сидящую через столик от него в обществе двух англичан смазливую дамочку, которая таращилась на него с самого начала. Профессор от неожиданности подавился слюной и закашлялся. Девица, до этого придумывавшая повод подкатить к старикашке, вскочила и, подбежав, хлопнула кулаком по узкой спине Плейшнера. Кашель прошел.
– Гран мерси!
– заулыбался профессор, - Прошу за наш столик, мадам! Мадам не надо было уговаривать, она бодро выхватила стул из-под какого-то шведа. Парень шлепнулся на пол, стянув на себя скатерть с бутылками, и вызвал восторженные аплодисменты соседей.
– О-о, мадам! Какая вы конкретная!
– восхитился Плейшнер, - Вероятно, "Шанель номер 5"?
– спросил он, понюхав громоздившийся на голове девицы шиньон. Это он решил ей польстить. От мадам несло банальным "Шипром".
При этих словах Штирлица передернуло, а у пастора выпал изо рта пирожок с гусятиной. Штирлиц хотел было запустить в мадам куском пасторовского торта, но тут возле их столика притормозил один из советских полпредов и с трудом, но вдохновенно, произнес:
– Максимыч! От нашего стола - вашему
– и установил среди недоеденных тарелок бутыль. В бутыли колыхалась мутная и суровая на вкус жидкость.
Унюхав первачок, Штирлиц потерял интерес к мадам и усадил земляка рядом. Они выпили и, поддерживая друг друга, отправились в клозет, где в знак дружбы пописали на брудершафт.
Оказалось, что полпреда зовут Гоша и он тоже родом из Рязанской губернии. Штирлиц расчувствовался, вспомнил родную деревню с ее грязными проселочными дорогами, смахнул мозолистой рукой слезинку и пошел к эстраде. Отодвинув в сторону тапера, он уселся за рояль и стукнул кулаком по клавишам. Все в зале притихли. Штирлиц собрался с мыслями и с тихой грустью запел:
Я прошу, хоть не надолго, Боль моя, ты покинь меня...
Пастор Шлаг, тронутый до глубины души чарующими аккордами, опрокинул в глотку фужер портвейна и подтянул:
Облаком, сизым облаком Ты полети к родному дому, Отсюда к родному дому...
Через минуту все, кто еще не валялся под столами, вдохновенно горланили:
Где-то далеко, очень далеко, Идут грибные дожди!
В маленьком саду, прямо у реки, Созрели вишни, наклонясь до земли!
В разгаре всеобщего экстаза никто вначале не заметил блондина с энергичным лицом, через которое от подбородка до уха тянулся неровный шрам. Человек, стоя в дверях, изображал дирижерские движения руками. Ироничная улыбка скользила по его щекам.
Это был владелец высших наград рейха, любимец фюрера Отто Скорцени. Штирлиц первым заметил тезку, с которым они были давно на короткой ноге (работа у обоих была опасная), и, допев песню, радостно заорал:
– Слушай, вентиль! Сдается мне, тебя тоже зовут Отто! Подгребай вон к тому столику!
Любимец фюрера, раздвигая публику ногами, пробрался к столику и Штирлиц познакомил его с присутствующими.
Официант притащил пива, Скорцени вытянул из кармана галифе леща и, хлебнув из кружки, сказал:
– Я слышал, у тебя неприятности?
– Да, братка!
– сокрушенно ответил Штирлиц, - непруха поперла! Не знаю, как выкручиваться!
– Из любого положения всегда есть выход, - глубокомысленно изрек Скорцени.
– Только иногда плохой!
– добавил Шлаг и пьяно захохотал.
– Чего это он?
– удивился Скорцени.
– А-а, не обращай внимания, - махнул рукой Штирлиц и повернулся к пастору, - ну-ка, цыц!
Святой отец затих и переключил внимание на пробку, болтавшуюся в пустой бутылке. Он потряс бутылку вверх дном. Пробка не выпадала. Пастор сделал попытку достать ее вилкой, но и это ему не удалось.
Пастор чуть не плакал. Глядя, как мучается пожилой человек, Штирлиц отнял у него бутылку, взял за горлышко и ударил по краю стола. На пол посыпались осколки, Штирлиц сунул влажную пробку пастору в руки. Тот удовлетворенно заулыбался, запихал добычу в карман просторной рясы и, упав лбом на стол (Штирлиц еле успел отодвинуть в сторону тарелку с костями съеденной утки), захрапел.
***
Профессор Плейшнер, растерзанный и обессиленный, валялся на полу гостиничного номера, раскинув руки по сторонам и очень напоминал шкурку от банана. Из беспорядочно растрепанной шевелюры жалобно выглядывало заблудившееся пенсне, худые коленки мелко подрагивали. В комнате было холодно, пусто и неуютно.