Похождения соломенной вдовы
Шрифт:
— Сейчас разденусь, приму душ и сварганю что-нибудь на ужин, — пообещала я.
Однако душ после двух рюмок коньяка повлиял на меня примерно так, как пуля в голову. Я повалилась на кровать и мгновенно отключилась. Проснулась глубокой ночью, причем в таком состоянии, как будто не просыхала неделю. Нет, никуда я не перенеслась. Эксперимент не удался. Обидно.
Туманов номер два сидел за компьютером. Его пальцы время от времени опускались на клавиатуру и исполняли трескучий пассаж. Я долго смотрела на его профиль и пропитывалась сочувствием к нему со скоростью промокашки, брошенной в пруд.
— Юра! — позвала я, стараясь, чтобы голос прозвучал нежно, хотя горло казалось выстланным наждаком. Он вздрогнул и повернул голову. — Подойди, я хочу кое-что тебе сказать.
Туманов молча поднялся и, засунув руки в карманы, что у мужчин, по моим наблюдениям, является жестом свободолюбия, направился в мою сторону.
— Ты чего не спишь?
— Я должна тебе кое в чем признаться, — повторила я заплетающимся языком.
— Признайся, — хмуро сказал он.
— Сядь, пожалуйста, — я похлопала рукой по одеялу, и Туманов неохотно сел, наблюдая, как я, кряхтя, пытаюсь облокотиться о поставленную набок подушку.
Начала я издалека. Рассказывала случаи, которые на первый взгляд кажутся фантастическими, а на деле оказываются самой что ни на есть голой реальностью. Потом перешла к мировой литературе и только после нескольких наглядных примеров — к нашему случаю. По мере того как вытягивалось лицо Туманова, объяснения мои становились все более пространными и даже где-то путаными. Закончила я Клухиным и черной дырой, которая наверняка во всем и виновата.
— Завтра я позвоню профессору Ник-Нику, специалисту по аякам, и он меня протестирует, — закончила я свое повествование.
Туманов схватился рукой за подбородок и, глядя мимо меня, принялся мять его, словно кусок теста, предназначенный для пирога. Когда я выговорилась, мне стало так легко! Кажется, я тут же заснула, даже не поинтересовавшись, что он думает обо всем вышеизложенном. «Возможно, завтра я пожалею о том, что сделала», — подумала я, проваливаясь в сон.
Однако я не пожалела. Теперь мне не надо придумывать всякую ерунду, пытаясь скрыть от него свои намерения! Наутро Туманов был тих, даже пришиблен. Я весело собиралась в дорогу — профессор Усатов с радостью согласился встретиться и выслушать мою невероятную историю. Впрочем, с его точки зрения, вряд ли столь уж невероятную. Думаю, подобных историй профессор наслушался под завязку.
— Отвезешь меня? — спросила я у Туманова. — Потом можем сходить куда-нибудь развлечься. У тебя ведь, кажется, снова отпуск?
— Дорогая, — осторожно сказал он. — Может, тебе не стоит сегодня никуда ехать? Поваляйся в постели. Ты устала, перенервничала. Выпила опять же.
— Никаких проволочек! — строго ответила я, пытаясь не обращать внимания на головную боль. — Мне нужно на улицу. Там свежий воздух.
— Ладно, — согласился Туманов.
Его покладистость выглядела чрезвычайно странно, и я в который раз похвалила себя, что решила во всем ему признаться. Мне всегда больше нравились мирные отношения, чем любого рода конфронтация.
Всю дорогу я болтала и смеялась, впервые за долгое время чувствуя себя сама собой — такой, какой я была до всех тех событий,
Туманов отказался идти со мной в помещение института и остался на улице, хотя погода была просто отвратительная.
— Честно говоря, я не так планировал провести отпуск, — пробормотал он напоследок.
— Но ведь ты планировал провести его не со мной, — возразила я. — А со своей настоящей женой. Ничего, я уверена, мы вернем твою жену обратно!
Я ободряюще похлопала его по плечу, он же посмотрел на меня с невыразимой жалостью. Кажется, он думает, что, один раз уплыв, мои мозги больше никогда не вернутся обратно. Но я докажу ему!
В облике Ник-Ника Усатова не было ничего свинского. Он оказался высок, седовлас и приятен глазу, словно портрет работы истинного художника. На горбинке узкого носа примостились очки — единственная верно угаданная мною деталь. Впрочем, очки были круглыми, в легкой проволочной оправе, а вовсе не такими стариковскими, как у его юного племянника.
— Я о вас все знаю! — весело сказал профессор и потер руки с таким предвкушением, словно я носила в своем организме неизвестный науке микроб, который мог обеспечить его первооткрывателю мировую славу. — Значит, человек без носа? Практически каждую ночь?
— Да, профессор. Почему именно я? — спросила я, думая, как бы получше объяснить, что пришелец — не более, чем невинная выдумка.
Мы устроились в кабинете, где работало четыре компьютера. На мониторах плавали разноцветные кляксы и раскручивались неведомые спирали. Двое молодых коллег Усатова не обращали на нас никакого внимания.
— Знаете, Николай Николаевич, — осторожно сказала я, — дело тут вовсе не в моих снах. Все гораздо серьезнее.
— Я почему-то так и подумал, — хмыкнул тот. — У моего брата, если вы заметили, слишком сильно развито воображение.
Наверное, он не очень доверял методу гипноза. Возможно даже, братец тоже подвергал его похожей процедуре и выудил из подсознания профессора что-нибудь чрезвычайно постыдное. Вдохновленная тем, что у Усатова обнаружилось чувство юмора, я принялась подробно описывать все, что со мной произошло, изложив в том числе и доморощенную теорию о черной дыре, через которую люди проскакивали туда и обратно из одного мира в другой.
— Понимаете, профессор, примерно то же самое случилось с моим знакомым Клухиным, — сказала я. — Он попал в аварию и долго лежал в больнице. А когда вернулся домой, оказалось, что там живут посторонние люди. А его жена исчезла, будто ее и не было.
— Хм, так вы считаете, что попали в другое измерение?
— Да, — твердо ответила я. — Считаю.
Профессор не стал комментировать мои выкладки, а вместо этого попросил ответить на несколько вопросов.
Тут его племянник оказался прав на все сто — мне подсунули настоящий рулон с отпечатанными вопросами. Во время заполнения квадратиков галочками и крестиками я не раз вспоминала о Туманове, который наверняка устал меня дожидаться. Я представила, как он сидит в машине, думая о том, что у меня воспаление тех нескольких граммов мозга, которые предполагаются в наличии. Возможно, он искренне жалеет меня. А может, жалеет себя.