Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
Шрифт:
— А чего сам не идёшь? — спросил Шишок. — Ты-то ведь тоже безоружный…
— Я — другое дело, — отвечал Петрович. — Я должен следить за обстановкой… Когда-то ведь пойдут они на приступ… Постреляют, постреляют — да двинутся… А в доме полно женщин, пожилых людей… Надо быть в курсе…
— Ох–хо–хо да охти мне! — вздохнул Шишок, закрывая дверь стрелковой комнаты.
Когда троица была уже в конце коридора, раздался страшный грохот — очередной снаряд влетел… Неужто туда, где укрылись Петрович со своими? Ваня с Шишком, переглянувшись, бросились в ту сторону, заглянули в проём — когда дым немного рассеялся, увидели, что снаряд разворотил всю комнату, но людей здесь не было. А выстрелы уже слышались из кабинета через
— Стрелять они, конечно, не умеют — зато петляют славно!
Побродив по сотрясавшемуся от выстрелов Белому дому, увидели дверь с табличкой «Зал Совета Национальностей». Вошли. Эта горница была с дверями, зато без окон. И, как в загадке, полна людей. Ване этот зал чем-то напомнил зал ожидания Казанского вокзала. А Перкуну здесь понравилось, он сказал, что тут как в яйце.
Троица пробралась на свободные места. Кое-кто в удивлении воззрился на чумазых, пропахших дымом дедка, мальчика в каске и петуха, но остальные остались совершенно равнодушны.
За кафедрой стоял один из депутатов. Правда, не речь произносил, а читал стихи. Шишок, как выяснилось, большой любитель поэзии, подперев щеку рукой, принялся внимательно слушать. За первым на трибуну полез второй депутат — тоже со стихами. Потом третий… Чтобы отвлечься, не думать про то, что творится вокруг, — понял Ваня. Ведь грохот выстрелов доносился и сюда. Стихи были то серьёзные, то пародийные. В одной поэмке говорилось, как Борис Ельцунов расстрелял парламент, своё родное детище. Сидевший рядом с ним мужчина объяснил, что это пародия на «Бориса Годунова», только сейчас сочинённая, стихи прямо с пылу с жару.
На трибуну вышла женщина с гитарой и принялась петь отчаянную песню:
Из-за елей хлопочут двустволки — Там охотники прячутся в тень. На снегу кувыркаются волки, Превратившись в живую мишень. Идёт охота на волков, идёт охота! На серых хищников — матёрых и щенков. Кричат загонщики, и лают псы до рвоты. Кровь на снегу и пятна красные флажков.Шишок, прикрыв глаза, натряхивал головой — песня ему чрезвычайно понравилась.
И какая-то женщина, сидевшая в дальнем ряду, забилась в истерике — но к ней тотчас бросились и стали успокаивать, дескать, ничего, прорвёмся…
Больше никто не кричал и не плакал, все слушали песню. Когда трибуна освободилась, Шишок, поправив свою балалайку, сломя голову побежал к ней. Ваня только губу закусил — ну, сейчас Шишок выдаст какую-нибудь страшно похабную частушку и оскандалится… Но услышал:
— Товарищи депутаты Верховного Совета! Мы с моим хозяином были вчера в рядах демонстрантов, — тут Шишок немного сбился. — Ну, которые на Осганкино-то ходили… — но мигом поправился и опять повёл речь не хуже любого депутата: — И нам доподлинно известно, как на самом деле было дело! Я, как делегированный своим хозяином Ваней, докладываю…
И Шишок рассказал о том, что им довелось пережить вчера возле телестудии. Депутаты слушали Шишка очень внимательно. А потом на трибуну вышел один важный, поблагодарил за информацию и сказал, что уже известно число погибших демонстрантов — 200 человек, а раненых, видать, ещё больше. В народ стреляли солдаты Министерства внутренних дел, число их — 700, было там и спецподразделение «Витязь»…
— Витязи! — воскликнул тут Шишок и принялся ретиво чесать голову. — Витязи, ядрёна вошь! Посиди-ка тут, хозяин… А мы с Перкуном сейчас вернёмся…
Ваня, пожав плечами, остался сидеть. А Шишок с петухом
Перкун поджидал в сторонке, поджав одну ногу — а это, Ваня слыхал, предвещает жестокую стужу. И опять петух стал молчалив, Ваня что-то спросил у него, но Перкун ничего не ответил, только надулся, как рыжий мяч, того гляди, лопнет. Да что такое с птицей?
Поднялись на самый верхний этаж и вошли в один из кабинетов, куда попал снаряд, Шишок понадеялся, что больше сюда стрелять не станут. Пожара тут не было, видать, поработала команда депутатов-пожарников, — только дым стлался по обгорелому полу. Петух вдруг взлетел на чёрный подоконник, Ваня хотел пойматься за него, — а то ещё свалится прямо танковым орудиям в пасть, — но тут Шишок произнёс:
— Ну, Перкун, с Богом! — и вдруг петух расправил могутные крылья и сквозь дым, которым курился Белый дом, полетел, блестя огненным оперением, на северо–восток. Вот он уже над Москвой–рекой и летит всё дальше и дальше над вечным городом… Вот превратился в золотую солнечную пылинку — и пропал.
Глава 25. Князь Дмитрий и другие
Сколько Ваня ни спрашивал, куда полетел петух, так и не добился от домовика путного ответа. Шишок только отшучивался:
— На Кукуй–реку!..
Солнце светило в этот день знатно. Перкун ведь говорил, что там, на солнце, течёт эта Кукуй–река… Ване эта река представлялась разноцветной, как хвост петуха, быстрое перистое течение радужно переливается и горит. И в алых, как гребни, челноках плывут по реке золотые петухи, и столько их!
Ваня хитро усмехнулся и кивнул на небо:
— Во–он как сияет нынче мировое яйцо!
— Да, не простое яичко снесла сегодня великая кура! — согласился Шишок. Только глядели они на золотое яйцо из чёрной–пречёрной комнаты, из обгорелой рамы окна, в которой не было ни оконных переборок, ни стёкол. Стеклянное крошево скрипело под ногами. Внизу, за Москвой–рекой, виднелось множество людей, облепивших парапет, глазели, как обстреливают Белый дом.
— Что это — цирк, что ли, им?! — рассердился Шишок, замахал рукой и заорал так, что Ваня даже присел:
— Домой, домой идите, неча здесь!..
Многие на той стороне реки ощутительно вздрогнули — как будто до них донёсся громовой голос, и некоторые в самом деле развернулись и пошли по домам.
Шишок сплюнул:
— Тьфу! Нет бы, навалиться всем скопом на этих стрелков — да смять их, не–ет, стоят, смотрят…
С предпоследнего этажа, из правого угла здания, раздавались редкие выстрелы. Танк повернул свой длинный металлический клюв в ту сторону — и из него вылетел очередной снаряд. Ваня с Шишком отпрянули от окна. Бабахнуло так, что гул пошёл по полу, а стены затряслись мелкой дрожью. А из танка рядом — ещё один выстрел, да потом третий… И всё в одну сторону… Прислушались — постреливать из дома перестали. Ваня с Шишком перевесились из окна — дым шел справа, сразу из трёх окон… Переглянулись и сломя голову бросились вниз по лестнице, потом по дымящемуся коридору. Из трёх комнат без дверей валил чёрный дым… Подождали, когда немного развиднелось. Заглянули в крайнюю… Ваня почему-то посмотрел вверх — и увидел обломок люстры, качавшийся под потолком на длинном шнуре. И на этой люстре висит, раскачиваясь, серый галстук в поперечную красную полоску… Такой же был на депутате Петровиче… Только на этом галстуке красных полосок гораздо больше, и не только полосок, а и пятен. Или… это галстук Петровича и есть… Где же тогда сам Петрович? Ваня медленно перевёл взгляд книзу — но черно стало в глазах, ничего не увидел мальчик, потому что волосатая ладонь Шишка прикрыла ему глаза.