Поиграй со мной
Шрифт:
Завалив мать, Ника вытянулась рядышком на диване.
Дверь в комнату ожила. Внимательным взором оглядев дочку и внучку, баба Вера, вздохнув, удалилась…
Сама мысль о встрече с мужчиной, любым, была Виктории неприятна, и, как могла, это свое настроение она старалась теперь спрятать поглубже… Позвонивший ближе к вечеру Гена, только сегодня вернувшийся из заграничной командировки, только сегодня узнавший… в конце концов, имел право. Она не смогла отказать. И потом…
Геннадий, попросивший официанта принести третий прибор, время от времени обращаясь теперь своей рюмкой к сооруженному натюрморту из полной рюмки друга-одноклассника, покрытой ломтиком хлеба,
– Так что там у вас случилось? – спросила она. – Все эти разговоры о черных дырах, об исчезновении вещества…
– Ну, ты же знаешь… – медленно прожевав, отозвался Геннадий… – что такое эти журналисты… Случилось: магниты засбоили. А исчезновение вещества… как бы это попроще… теоретически предсказан такой бозон Хиггса, ответственный за возникновение массы. Но если при столкновении разогнанных в ускорителе частиц никакого такого бозона не возникнет, придется пересматривать понимание физических основ устройства мира, только и всего.
– Значит, проблема теоретическая? – спросила Виктория Гену, в очередной раз в ресторанных сумерках тихо отсалютовавшего покрытой хлебом рюмке.
– Ну-у… – уткнувшись взором в тарелку, от которой к его лицу поднимался синеватый свет, выговорил Геннадий. – В какой-то такой точке теория – уже практика… Все-таки масса… не шуточки…
– Ген, ты не мог бы… – голос Виктории вывел Геннадия из задумчивости… – не мог бы просто, как ты это умеешь…
– Объяснить?.. Что именно?
– Н-не знаю…
– «Не знаю» принято называть метафизикой.
– Да. Наверное…
– Что конкретно? Классическая сторона вопроса, Аристотель? Бог? Эсминец?
– Какой эсминец?..
– Спроси, что на самом деле хочешь спросить.
Виктория молчала.
– Ну, хорошо. В конце концов… – сняв очки, Геннадий близоруко уставился на остававшееся в графине. – Один не самый последний в мире чудак, всю жизнь увязывавший между собой и без того не вполне уловимые вещи… ну, например, скорость, Ахилл и черепаха: на каком таком основании он ее все-таки догоняет… или же масса: там ее как бы нет (Геннадий изобразил руками взрыв), здесь – есть… в общем… Это только легенды, но… чудаку этому под занавес вроде бы удался какой-то такой узелок, связавший всё в одно. Абсолютный узел.
Виктория опустошила рюмку.
– Единая теория поля. Уравнение, описывающее взаимодействие электромагнитных, гравитационных и ядерных сил. Да?
– Да, – отозвалась Виктория.
– Да. Да. Да. Забирают, стало быть, чудака этого в морское ведомство, чтобы каким-то таким электромагнитным способом свернуть свет в кокон и сделать объект внутри него невидимым.
– Эсминец… – догадалась Виктория.
– Тут на карте пункт «А», тут «Б», ясно расстояние и необходимое при заданной скорости время. Теперь возьми, согни карту внутрь, соедини пункты: ну, что? Какое теперь расстояние?.. Время?.. Замкнутый гравитационный коллапс. «Сфера Шварцшильда».
– Что-что?..
– Черная дыра. А в дыре – Вселенная не хуже нашей.
– Мы тогда тоже?
– Что?
– В дыре?
– И, главное, что интересно… Чудиков, кто вблизи ядерного взрыва побывал, сперва попросту хоронили… Потом, когда дошло, просто давали отлежаться. Через несколько дней человек мог встать и пойти, как ни в чем не бывало.
– Зачем ты сейчас это говоришь?..
– Затем, что ты спрашиваешь. Те, с эсминца, так вообще в воздухе растворялись… Ты же просила объяснить то, не знаю что, – Геннадий налил себе, почти не глядя, не в рюмку,
– Ты хочешь сказать: можно… вот так, туда-сюда… из одного измерения в другое, из нашего мира в тот… Нет, без шуток…
– Без шуток, всякий гений, серьезно погружавший свои гениальные мозги в эти дела, приходил примерно к одному и тому же. Я лично читал нашего отечественного классика: «Многолистная модель Вселенной»… как-то так… Шестьдесят девятый год, кажется… А… твой интерес, он какого свойства?
– Просто подумалось. Есть еще что-то… – рукой Виктория описала в воздухе круг… – или…
– Уму непостижимо. Хоть бы телеграмму или позвонить. Да я понимаю, тебе не до того было. С другой стороны, после двух инфарктов…
– Ген, ты… – перебила Виктория…
– Всё… всё… Ну, поняла? Есть субстанция, действующая как антигравитация, заставляющая звезды разлетаться быстрее (Виктория, едва-едва начавшая что-то соображать, опять поплыла)… Из своего уравнения он выкинул космологический член, темную энергию, на три четверти определяющую мир… – под досыхавший на столе графин Геннадий выдавал все уже «на автомате»… – Еще двадцать процентов – темная масса, природа… природа неизвестна…. оставшиеся пять процентов – плазма и все объяснение… нас с тобой… всего, что мы видим и… знаем… и то, плазма, постоянно ускользающая от стенок через турбулентность… высокая, понимаешь, температура, и как с ней со… существовать?.. Всё… всё… – отер Геннадий рукой лицо.
– А от чего он умер?.. Не самый последний в мире чудак.
Гена не отвечал.
– Ну… он правда умер?
Очнувшись, физик уставился на спросившую.
– Нет, там… разрыв аорты… – выговорил Геннадий… – Хочешь сказать: не плохо бы…
Виктория пожала плечами.
– Не плохо, – вздохнул Геннадий. – Его кремировали… поступили с ним так же, как он со своим уравнением… в присутствии близких. Прах… в тайне от всех… Хотя, мы опять… Думаешь, кто-то верит в сказки так же, как сказочники?..
3
Тезис «всегда ищи самое простое объяснение» никто не отменял. В последние годы они настолько усвоили мысли друг друга, что одни и те же фразы, вырывавшиеся у них одновременно, были не редкостью. В принципе, предвидеть ее реакцию на ходившую за ним на цыпочках смерть, и даже подобрать слова, в которых эта реакция выразится – возможно…
Продолжая думать так, Виктория Семеновна видела лежавшее на полу тело: снова она была там, тогда, снова входила снаружи в прихожую, только теперь не с леденеющим сердцем, а увеличив, насколько возможно, резкость взора… Дверь отходит, на полу – наполовину выдвинувшееся из ванной, в черно-серой полосатой пижаме, его тело. Лицом в прихожую. Все ясно с первой секунды. Прихожая и ванная, объятые светом. Она приближается с какой-то нездешней, потусторонней надеждой вглядываясь в неподвижность: дыхание ведь может быть таким малозаметным. Но нет. Холодность. Безучастность… Приподнимает, отрывает от пола его голову: вся левая сторона лица – в багровой красноте (удар о пол?)… Раздвоение: не может, абсолютно не может этого быть, и… все идет уже дальше… И как провал – стоящая между «не может» и «дальше» пустота… не заполненная ничем возможность… пародия на чудо: часть Виктории Семеновны по-прежнему пребывает рядом с куда-то потихоньку уходящей… уже отошедшей его жизнью, вторая же часть ее – здесь, в прихожей, в одиночестве… И поверх всего, поверх сердечной боли: ничего не трогать до прихода милиции…