Поиграй со мной
Шрифт:
— Разве мы уже не говорили о том, что я по тебе очень скучаю?
Дженни перекидывает косу через плечо.
— Так и есть. Ты без меня не выживешь.
Я хихикаю, растягиваясь на маленькой кровати и закидывая руку за голову.
— Прости, я пропустил твой звонок прошлой ночью. Я съел так много лобстера, что вырубился в девять и проспал четырнадцать часов подряд. Ты подумала, что я игнорирую тебя?
Она подтягивает колени к груди, виновато улыбается. Ее зубы прикусывают нижнюю губу. Наконец, она набирается смелости сказать то, что хочет.
— Сделаешь мне одолжение?
Ее вопрос застает меня врасплох, но я удивляюсь каждый раз, когда она показывает мне свою уязвимость. Раньше она говорила, что хотела бы заглянуть в мою голову, но в последнее время я обнаруживаю, что хотел бы заглянуть в ее.
— «Закрытые» отношения, помнишь? Больше никого не будет.
Дженни закатывает глаза.
— Гаррет, ты богатый профессиональный хоккеист. И ты чертовски горяч. Ты постоянно встречаешься с девушками.
— Конечно, и если они замечают только это, то они не для меня.
Стыд исказил ее тонкие черты.
— Я не имела в виду… Я знаю, что в тебе есть нечто большее, Гаррет.
— Я не хочу, чтобы ты сомневалась в нас. Да, я встречаюсь со многими девушками, и, по общему признанию, я мог бы заниматься этим с любой из них. Но есть причина, по которой я делаю это с тобой. Ты мне нравишься, Дженни. Ты веселая и с тобой я улыбаюсь. Мне нравится командовать тобой в спальне, а тебе нравится командовать мной в остальное время. Мы совместимы, и между нами невероятная химия, вот почему я думаю, что наши отношения сработают. Вдобавок ко всему, ты быстро поднимаешься на вершину списка моих лучших друзей.
Ее носик мило морщится.
— Ты просто мне льстишь.
Что неправда. Не знаю, когда она стала моим самым любимым человеком, но это так. Ловлю себя на том, что думаю о ней, когда гуляю с ребятами после игры или разминаюсь на льду. Я пишу ей без всякой причины, просто мне нравится с ней разговаривать.
Мне весело дома, я встречаюсь со старыми друзьями, провожу Рождество со своей семьей, но я не могу дождаться, когда вернусь домой, и проведу вечер, напоминая Дженни, как мне нравится ее компания. Потому что по какой-то долбаной причине, я думаю, она может считать себя подружкой-на-одну-ночь.
— К тому же, наши снеговики на моей елке выглядят рядом друг с другом просто бомбически.
Дженни смеется, и затянувшееся напряжение рассеивается, ее плечи опускаются, когда она оживленно рассказывает о концерте, на который Картер пригласил всех после.
У меня два часа ночи, а у нее десять вечера. Я спрашиваю Дженни:
— Если бы ты могла проснуться завтра и получить на Рождество то, чего ты больше всего хочешь, что бы это было? — Я жалею о сказанном, как только слова слетают с моих губ, и еще больше жалею, когда взгляд Дженни вспыхивает, свет в ее глазах тускнеет.
Я знаю ответ. Это то, чего хочет любой человек, который потерял кого-то особенного.
Больше
Дженни тянется к невидимому медальону, который должен висеть у нее на шее.
— Принцесса Жвачку. Это глупо, я знаю. Это всего лишь мягкая игрушка, просто ожерелье. Я не могу вернуть своего папу, но… по крайней мере, я могу носить его с собой.
Затем она удивляет меня широкой и ослепительной улыбкой. В ее глазах глубокая грусть, но она улыбается самой ослепительной улыбкой, которую я когда-либо видел.
— Ты когда-нибудь смотрел «Ловушку для родителей»? Это был мой любимый фильм в детстве. У Энни и ее дворецкого было тайное рукопожатие. Это было суперсложное, необычное рукопожатие. Мы с папой часами изучали его. Мы делали это каждый день. Каждый божий день. Перед тем, как он уходил на работу, перед тем, как укладывал меня спать. — Она задумчиво улыбается. — Думаю, если бы я могла получить что-нибудь, что-нибудь, что было бы на самом деле возможно… это была возможность сделать это рукопожатие. — Она машет рукой в воздухе. — Чего бы хотел ты?
Мои мысли возвращаются к сегодняшнему вечеру, к тому, какой единой была моя семья, когда мы вместе сидели на диване и смеялись, просто… были рядом, счастливые и беззаботные. Поэтому именно это я и говорю Дженни.
Когда я заканчиваю, она спрашивает:
— Вы с отцом не в самых лучших отношениях?
— Они просто напряженные. Он испытывает большое чувство вины, а время, проведенное вдали друг от друга, позволяет дистанции в наших отношениях расти.
— В чем он чувствует себя виноватым? Ты не обязан говорить мне, если не хочешь.
— Все в порядке. Я не против. — Устало вздыхая, я провожу рукой по волосам. — Мои родители влюбились в старших классах школы, и мама родила меня, когда ей было семнадцать. Когда мне было шесть, они поженились. Папа… Думаю, он чувствовал, что многое упускал, став отцом в таком молодом возрасте. Он начал много пить, и это довольно быстро вышло из-под контроля. Мама решила, что с нее хватит, когда он забыл забрать меня с хоккейной тренировки. Мне было девять, а он напился в баре.
Выражение лица Дженни осторожное, когда я рассказываю ей о недолговечном браке моих родителей, о борьбе моего отца с алкоголем, даже после того, как моя мама ушла от него, но в ее глазах боль за меня, из-за предательства, которое я почувствовал много лет назад, когда человек, на которого я должен был больше всего положиться, так и не смог быть рядом, потому что он был недостаточно зрелым.
— Когда мне было одиннадцать, папа пригласил меня на ужин. Мы пошли в одну забегаловку. Там было темно и воняло несвежим пивом. Я молча ел пиццу, пока он пил. Один час превратился в два, и в итоге перевалило уже за десять вечера в будний день. — Моя рука скользит по подбородку при воспоминании, от которого у меня сжимается горло. — Я вел машину домой, потому что он не мог.
— Гаррет. — Дженни тихо ахает. — Тебе было всего одиннадцать.
— Наш сосед видел, как я пытался затащить его в дом. Мой папа лишился прав на вождение и прав на встречи со мной.