Поиграйте с Женечкой
Шрифт:
Черт возьми! Я окружена.
— Дофига пропустила! — чуть слышно.
— Я работала!
— Знаю… Спасаю твою попку, как могу.
— Спасибо, ангел.
— Хватит болтать! — шикает на нас Степан Иванович.
Лет тридцати двух, чернявый, бородатый мужчина, с умными веселыми глазами.
В студенческом чате он Стэф, пару раз мы рубились с ним по сети в одной команде в «Контер».
— Прогульщица Евгения Туманова хочет нам рассказать…
Делает он широкий жест к доске.
— Та-да-да-дам… — негромко комментирую я.
Сашка, встает выпуская меня.
Закидываю
— О чем может нам рассказать Туманова Евгения? — с любопытством смотрит он на меня.
— Туманова Евгения — разносторонний, начитанный человек, — улыбаюсь ему я. — Ей есть из чего выбирать. Поэтому, огласите список интересующих тем, пожалуйста, «Стэф» Иванович.
— Ммм… — понимающе и весело прищуривается он. — С кем имею честь?
— «Джонни»… — чуть слышно.
Удивленно изгибает бровь.
— Девчонка? Серьезно?
Пожимаю плечами.
— Давай, разносторонний Джонни, — улыбается он. — Что-нибудь глубокомысленное о личности Ивана Грозного.
— Мою версию или официальную?
История — это прямо моё!! Зачитывалась, обложившись многочисленными томами.
— А есть собственная?
— А то как же!
— Весь во внимании.
— В результате психотравмирующих обстоятельств взросления — смерть родителей, манипуляции бояр, развращенная среда — депрессивно-маниакальный психоз. Который прогрессирует и под давлением приближенных приобретает садистские оттенки. Царь не взрослеет, оставаясь внутри психически надломленным запущенным ребенком. Приближенные пестуют у него манию величия (он же помазанник божий и любой его каприз Богу угоден!), и банальная маниакальность, склонность к садизму начинает искать для своего воплощения более насыщающие масштабы. В итоге, мы получаем опричнину и все зверства, ей свойственные. Однако, нельзя не отметить и его политических достижений, которые, благодаря жесткости и жестокости, неизбежны, как при правлении любого маньяка, зацикленного на власти. Вспомним, хотя бы, Сталина… Но в итоге, вместе с личностью больного правителя разваливается и страна, что мы тоже можем наблюдать к концу правления Ивана. Таким образом, могу заключить, что первые лет десять правления маньяка весьма эффективны для реформаторства страны, но потом, в связи с прогрессией болезни последующие годы становятся разрушительными для внешней политики и катастрофой для граждан. Лет через десять нужен переворот…
— А как же статус святого, Туманова? — ехидно улыбается Стэф. — Вопрос канонизации стоит!
— Стоит! Благодаря очередному маньяку от церкви, антисемиту Иоану. Который видел в Иване грозном карающую божью длань, а истории его зверств опровергал как поклеп. Адекватные представители церкви против.
— Молодец… Джонни! Есть с чем поспорить, но в целом — содержательно. Пропуски отработать. После лекции подойдешь — скажу как.
— Есть! — шутливо отдаю честь.
— Через две недели чемпионат по «Контеру», приглашаю в свою команду.
— С удовольствием!
Возвращаюсь на место.
Стэф вещает про внешнюю политику Ивана. Я в курсе его внешней политики и мне есть много чего добавить.
Немец легонько тянет
— Удивила! — шепчет он. — Готовилась?
— Ага… Весь шестой класс!
Как раз ушел на историю.
— Да, ладно? — фыркает неверяще Немец.
— Жень, — одергивает меня Сашка.
— М?
— Ну, хватит…
— Джонни, — дергает ангел. — Конфету хочешь?
— Хочу!
— Туманова Евгения! Хочет рассказать нам…
О, черт…
С последней лекции нас отпускают пораньше и мы своей тусовочкой сбегаем до ближайшей кафешки. Танюшка, моя официальная соседка по комнате, единственная прижилась из девочек в нашей компании. Остальные девочки на курсе сторонятся меня. Ее неформальность и незацикленность на мальчиках, мне очень импонирует, как и «Крематорий», который всегда играет в ее наушниках. А ей импонирует Цветаева и Ахматова в моем исполнении. Ну и определенная шиза, которую она может чувствовать близко, однако не напарываться на нее непосредственно. Эдакая безопасность рядом с хищником.
Я изредка ночую в общаге, сохраняя за собой место. Ну, и иногда, так просто удобнее по учебе.
— Жень… — Сашка не отводит от меня взгляда. — Завтра мама приезжает. Придешь?
Мы дружим с его мамой. Классная тётка… Но это все обостряет еще сильнее.
— Постараюсь. Во сколько?
— В пять.
— Забегу на полчасика.
— Я хочу подарить тебе книжку, Женя.
Протягивает. «Цветок жизни». Еще пару лет назад я зачитывалась ей у них в гостях.
— Ооо! Спасибо! — забираю книгу. — Спасибо!
Его мама, с ласковой улыбкой смотрит на меня.
Это единственная известная мне «мама», которая смотрит на меня так. Остальные мамы моих одноклассников испытывали к моей персоне несколько другие чувства. С третьего класса ко мне приклеилось стёбное прозвище «С этой девочкой не дружи». Нет, меня все устраивало… В друзьях-ровесниках я не нуждалась. Нам было не о чем дружить.
— Женечка, как у вас с Сашей.
— Людмила Михайловна, — вздыхаю я, закрывая глаза.
— Нет?
— Нет.
— Совсем-совсем?
— Ничего не могу с этим поделать.
— А что не так Женя? Он любит тебя.
— Наверное, я не люблю, когда меня любят. Это ужасно…
Улыбается, поглаживая меня по руке.
— Почему?
— Потому, что это больно и неприятно. Тяжело. Выворачивающе. Зажимающе. Меня тошнит, если честно, от таких чувств. Это как изнасилование! — передергивает меня.
— Ты не влюблялась сама никогда?
— Наверное, я не создана любить.
— Может быть, тебе стоит подпустить его ближе и попробовать расслабиться?
— Не могу. Не моё. Не тот голос, не тот запах, не те мощности, не та зрелость, не тот «вкус». Зачем? Из жалости?
— Нет, из жалости не надо. Пусть переживет это как есть. Ничего не поделать, — вздыхает она. — Станет сильнее.
— Спасибо! — мне становится чуть-чуть легче и свободнее. — Спасибо Вам огромное! Я пойду…
— Всего хорошего тебе, Женечка.
— И Вам.
Заканчиваю свои рефераты. Глаза уже слезятся от монитора. От концентрированной "ботаники" уже подташнивает. Прогуляться бы… Первый час…