Поиск-80: Приключения. Фантастика

Багаев Андрей

— Но это же ясно еще до постановки опыта! — вскричал и заметался по гермокамере Михаил. (Ясно?! Как ему всегда ясно в задаче, которая уже решена…) — Исходная позиция. Поскольку газовый состав атмосферы поддерживается биосферой Земли в основном постоянным вот уже миллионы лет, следствие первое: существует механизм обратной связи между ДК [6] животных и АК [7] хлореллы и остальных растений…

— Действительно, открытие…

Никакой реакции! По-моему, он не только моей иронии — меня самого не замечал! И такой менторский, такой поучающе лекторский тон при этом.

6

Дыхательный коэффициент — соотношение

между объемом выдыхаемого углекислого газа и вдыхаемого кислорода.

7

Ассимиляционный коэффициент — соотношение между поглощаемым растением углекислым газом и выделяемым кислородом.

— Наиболее исчерпывающее доказательство — от противного: если бы этого механизма обратной связи между животными и растениями в рамках биосферы не существовало, многомиллионнолетняя эволюция животных выработала бы в них приспособляемость к жизни в атмосфере и с крайне низким содержанием кислорода.

Ну и доказательство! Взять за постулат то, что само требует доказательства, и на такой «основе» выводить следствия?..

— Послушай, Михаил. Я понимаю: логически можно прийти к любому выводу. Но ведь теория симбиоза биосферы профессора Скорика отнюдь не догмат, это гипотеза на допущениях…

Никакой реакции! Как будто сам с собой размышляет:

— Таким образом, постулируя чисто программно, что зеленые растения должны ощущать жизненный ритм животных, мы должны сделать следующий вывод: если опыт в экстремальных условиях, — а углекислая атмосфера и должна быть отнесена к явно экстремальным условиям жизни, — поставить, заведомо исключив механизм обратной связи, то мы получим… Да, мы получим патологическое отклонение в жизненном ритме растений. В данном случае — хлореллы.

Давно уже никто меня не удивлял. Да и удивлял — мягко сказано. Два года кропотливейшей работы, два года сомнений и ошибок привели нас в конце концов… к тому же самому выводу! Да и то ведь случайно: если бы не тот эксперимент с масками в гермокамере… А тут — пришел, услышал — и пожалуйста… Но, может, его логика — дело случая?

— Что ты имеешь в виду под патологией жизненного ритма хлореллы? — спросил я его неожиданно севшим голосом, сам не знаю почему.

— Патология? — замер посреди гермокамеры Михаил. — Определим исходные данные. Первое: углекислая атмосфера стимулирует рост растений. В данном случае — деление клеток хлореллы. Второе: регуляция жизненных ритмов растений и животных взаимно двухканальная…

И терминология-то какая… «Взаимно двухканальная!» А действительно: обмен метаболитами идет ведь в двух направлениях: от растений к животным… Фу ты! Языком Куницына заговорил…

— Вывод первый, — продолжал размышлять Михаил: — Регуляция по каналу «растения — животные» должна идти по линии… Да, по линии возбуждения жизненного ритма: растения нуждаются в притоке свежих порций углекислого газа. По второму же каналу «животные — растения»… То же самое: по линии возбуждения.

То же самое? Я ощутил в себе странный зуд — какое-то неуправляемое нервное возбуждение, словно охотник, увидевший дичь: ага, вот тут твоя безупречная логика и завела тебя, дорогой, в тупик; если следовать твоей логике, то как объяснить тот поразительный эффект, который мы наблюдали в культиваторе, когда человека заменили газовой маской? Такая бешеная вспышка роста…

— Однако, — потер Михаил тыльной стороной ладони вспотевший лоб, — мы на наши исходные данные забыли наложить ограничение: газовый-то состав атмосферы стабилен. — Зуд во мне разрастался, я ничего не мог поделать с собой. Ну, ну, сейчас ты сам себя высечешь… — Да. Тупик, — вдруг согласился (со мной?!) Михаил. — Попробуем сформулировать исходные данные вновь: двухканальная регуляция, постоянство газового состава в нормальных условиях, экстремум в виде углекислой атмосферы, разрыв обратной связи — от животных к растениям… Да, в этом случае в эксперименте мы должны получить патологию в виде неуправляемой вспышки клеточного деления.

Я даже подался вперед — к Михаилу: вспышки?!. Не знаю, что у меня было в этот момент написано на физиономии, да он, к счастью, занятый своей логикой, на меня и не смотрел, но в душе… Если бы кто-нибудь мне сказал, что есть на свете человек, который чисто умозрительно, просто так даст ответ на головоломную задачу, над решением которой коллектив научных сотрудников бился более двух лет… У Таи, когда у нее отличное настроение, есть такая поговорка: «Смех на палочке». Вот именно:

смех на палочке… Уже один только вывод о том, что микроводоросли, эти крошечные зеленые шарики, едва различимые под микроскопом — ядрышко хлорофилла, немного клеточной массы и целлюлозная оболочка, — «опекают» высших животных, оберегают их жизнь… Пусть это метафора, но как иначе назовешь ту пластичность атмосферы гермокамеры, которую мы, не веря своим глазам, наблюдали по меньшей мере в четырех с половиной тысячах часов эксперимента, — днем полтора процента углекислого газа, а ночью — ноль-семь?.. И без всякого нажима со стороны — мы ведь даже не прикасались к газовым магистралям для выравнивания состава атмосферы!.. Сколько было дебатов, сколько было высказано гипотез… И никто ни разу, я отлично помню — сам месяцами ломал голову над этим феноменом, над этим поразительным явлением симбиоза, воистину величайшего союза флоры и фауны, растений и животных, — никто не дал правильного ответа на вопрос о том, а что будет, если разорвать эту самую обратную связь — от животного к растению… Больше того, когда мы чисто случайно (нужно было проверить работу культиватора с хлореллой при, так сказать, чистых условиях — без испытателя с его метаболитами), заменив человека в гермокамере специальной газовой маской, имитировавшей дыхание испытателя, получили этот самый загадочный эффект эйфории хлореллы — совершенно необузданный процесс спонтанного деления клеточного материала… Растерялись даже. И никому в голову не пришло, что так и должно быть. А тут на тебе: пять минут размышлений и вывод: «Мы должны получить патологию в виде неуправляемой вспышки клеточного деления». И ведь мы нигде ни единым словом не обмолвились — ни в докладах, ни тем более в статьях — об этой самой эйфории хлореллы…

— А если так… — опять задумался Михаил, по-прежнему словно не обращая на меня ни малейшего внимания. — Если это так, то из этого вытекают по крайней мере два важных следствия: во-первых, механизм регуляции состава атмосферы Земли имеет некоторый запас, очевидно, по каждому из ее компонентов, в том числе и по углекислому газу. Да, об этом ведь и писал профессор Скорик предупреждал, что если не будут приняты меры, зеленая часть биосферы со временем отравится газовыми выделениями цивилизации — выхлопными газами автомобилей, электростанций и всем остальным…

Я чувствовал себя чуть ли не обворованным — мерзкие состояние: два года работы, бессонные ночи… А какой был ужас, когда мы увидели, что хлорелла в культиваторе начинает менять свой цвет! Обычно хлорелла, когда «живет» с испытателем, в сутки вырабатывает около полукилограмма биомассы. Это норма. А тут, без человека, чуть до килограмма дело не доходило! Механизм отбора излишка биомассы, отрегулированный на эти самые пятьсот шестьдесят граммов, явно не справлялся, и культиватор буквально на наших глазах начал темнеть. Да и сама хлорелла, обычно мягко-зеленая, вдруг стала стремительно приобретать какой-то ядовито-зеленый, изумрудный оттенок. Но главное было в другом: кривые газоанализаторов — все до единого — четко регистрировали падение концентрации кислорода: за трое-четверо суток с двадцати одного процента до пятнадцати. Зато кривые концентрации аммиака и метана резко полезли вверх… Хлорелла будто переродилась, превратилась в какую-то раковую опухоль! И никто не понимал, что же именно с ней произошло. Помню, кто-то из стоявших возле культиватора, пораженный увиденным, сказал: «Самоубийство».

— А во-вторых, — продолжал Михаил размышлять вслух, — можно выдвинуть чрезвычайно любопытное предположение о том, что определяющим в газовом составе атмосферы, как это ни парадоксально звучит, является концентрация углекислого газа… Да, да! Не кислорода и азота, а углекислого… А это значит… — Он прошел к иллюминатору, постоял, повернулся ко мне, и я опять, совершенно неожиданно для себя, ощутил прежний нервный зуд, но теперь уже совсем иного характера: я, как мне казалось, уже знал, что он скажет сейчас… Знал. — Да, интересно… Если принять во внимание наш вывод о патологии зеленой клетки при увеличении концентрации углекислого газа… Послушай, — вспомнил он наконец обо мне. — Потрясающая картина: вся поверхность Земли, да и океан — тоже… Сплошной зеленый ковер! Сплошные джунгли! Спонтанный рост зеленой клетки… Нет, представь себе, какая дикая, совершенно не управляемая вспышка роста зелени! — (А я ее видел перед собой: ядовито-зеленая густая масса хлореллы, через которую с трудом прокачивается воздух…) — Но ведь это… — Замолчал он, пораженный… — Но ведь это… «зеленая смерть»? Да, да… Концентрация кислорода в воздухе, скорее всего, будет падать, а это…