Поиск-82: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Оглядевшись с таинственным видом по сторонам, хотя, кроме них, на дороге никого не было, он припал к уху Кулагина и, брызгая слюной, зашептал:
— Очень благодарен вам за консультацию. Камень с души сняли. По этому поводу есть у меня одно предложение. Мы с вами теперь вроде бы холостые парни. Знаете, как на Украине говорят, — парубки. Тут неподалеку дом отдыха. Приметил я в нем двух дамочек — ну сразу видно: скучают страшно. Конечно, не высший сорт, без шика, но фигурки, ножки, маникюрчик, педикюрчик — все на месте. А на безрыбье, как
— Нет уж, извините, — перебил Кулагин. — В таких делах я не товарищ. И по натуре, и вообще...
— Ну, а мне без аппендикса, надеюсь, пойдет на пользу, — засмеялся Крошкин и, помахав рукой, скрылся.
Не успела исчезнуть его белая полотняная кепочка, как Кулагин услышал за спиной чье-то дыхание и обернулся. Перед ним стоял Марфин. Только совсем необычный Марфин. Кричащий оранжевый замшевый пиджак, «фирменные» джинсы, дымчатые очки на пол-лица — пижон!
Кулагин зажмурился и резко открыл глаза — видение не исчезло. Так вот на какую встречу намекал Николай.
— Ну и как он? — еще не справившись с одышкой, спросил капитан, уверенный, видимо, что доктор вовлечен в задание.
— Что как? — оторопел Кулагин.
— Не раскрылся? Выяснили вы что-нибудь?
— Н-нет. Болтливый, откровенный, но... не похоже, чтобы он был способен...
— Если бы по внешнему виду да по поведению можно было определить, кто на что способен, учителям и милиции нечего было б делать. Ладно я побежал. Будете звонить Николаю Павловичу, передайте... впрочем, я сам.
Марфин затрусил по узкой тропинке, раздвигая на бегу мокрые после ночного дождя ветки сосенок; вначале видны были темные полосы на его пиджаке, потом лишь оранжевое пятно, потом и оно затерялось в зелени молодой хвои.
Крошкин не спеша подходил к высохшему болоту. Тропа вилась меж покрытыми желтой травой кочками. Белым частоколом там и сям торчал обломанный хилый березняк. Было тихо, только впереди предупреждающе кричала сорока. Возле сосен на бугорке прогрелся песок и, казалось, звал: не спеши, присядь, задумайся.
Но Крошкин рефлексией не страдал и в мягкий шепот природы вслушиваться не хотел. Пройдя болото, он поднялся на увал, остановился и, обернувшись, долго глядел в сторону «Соленого лимана». Никто не появлялся на тропе. Тогда Крошкин резко свернул в ложбину и, продравшись сквозь кусты черемухи, мелкий осинник, опутанный хмелем, остановился около старой, метра полтора в обхвате, березы; у самой земли в стволе чернело дупло. Он наклонился было и вдруг услышал, нет, почувствовал: по тропе идет человек. Да, конечно же, кричала сорока. Может быть, случайно, но, может быть...
Выбравшись обратно на тропу, Крошкин побежал. Ноги пружинили в сухом мху, цеплялись за сучья, сердце колотилось где-то в горле, язык — словно наждак, но он бежал долго и упорно, сколько хватило сил, и только перед
«Дела-а, — он обозлился на себя. — Так и с катушек соскочить не долго. Совсем спятил со страху».
В «Сосновом», когда Крошкин рылся в ящике для писем, какой-то мужчина в оранжевом замшевом пиджаке соболезнующе обратился к нему:
— Что с вами? Вам плохо? Может, к врачу проводить?
— К черту врачей! — огрызнулся Крошкин. — Без них тошно. Магазин, не знаете, до скольки открыт?
— А там сегодня не продают, — заметил сострадалец. — Воскресенье. Но, если вы не против, у меня кое-что найдется. Составите компанию?
Дни шли, а от Пряхина не было ни письма, ни звонка. Марфин тоже больше не показывался, Крошкин по-прежнему много болтал, суетился, взахлеб рассказывал, что в «Сосновом» — это люди, умеют отдыхать, умеют повеселиться, не то что в пропахшем грязью санатории. И ни слова, ни шуточки, которые бы позволили заподозрить в Крошкине хитроумнейшего похитителя ценностей. Да и был ли он им?
Кулагина это уже не интересовало. Все чаще вспоминалось свое отделение, тесный кабинетик с дешевым письменным столом, стоячая вешалка в углу, таблицы на стенах. Сидят там сейчас его ординаторы, не поднимая голов, пишут и в то же время болтают друг с другом, поминают небось не всегда добрым словом доктора Кулагина, считают оставшиеся вольные дни. А что их винить? Если на миг представить себя на их месте... Да, не позавидуешь.
Среди ночи Кулагин явственно услышал голос фельдшера Любы, зовущей его в приемный покой. «Сейчас иду!» — откликнулся он, с трудом преодолевая сон; откинул одеяло и сел.
Тишина была абсолютная. В городе такой не бывает, ибо и ночью город работает. Здесь же слух был как бы выключен, словно посадили в обшитый ватой старый бетонный бункер.
Кулагин пошевелился, скрипнула кровать. За окном пронесся чуть слышный вздох — это порыв ветра качнул верхушки сосен. Андрей Емельянович почувствовал, как пол леденит босые ноги, потер их одна о другую и снова лег. Пора возвращаться. Лошадь должна ходить в упряжке, и, если удастся дожить до пенсионного возраста, пусть даже не пробуют «провожать на заслуженный отдых». Пенсионные лютики-цветочки — это не для него.
Заснуть больше не удалось.
Под утро скрипнула рама, послышалось тяжелое дыхание. Крошкин спрыгнул с окна, сделал шаг вперед, стукнулся об угол стола, чертыхнулся шепотом и замер.
Кулагин зашевелился на кровати и вздохнул.
— Зажгите свет, Егор Петрович, — сказал он усталым голосом. — Я не сплю.
Крошкин щелкнул выключателем, присел на край кровати.
— Сердце? — спросил он участливо. — Может, сбегать позвать дежурную сестру? Или водочки выпьете, у меня в тумбочке есть полбутылки. Говорят, расширяет сосуды.