Поиск-86: Приключения. Фантастика
Шрифт:
В обеденный перерыв я вышел посидеть на скамейке. В воздухе явственно пахло ожившими тополями. Я закурил и развернул «Литературку» на последней странице.
— Милок, у тебя тут свободно? — послышался скрипучий голос.
— Садитесь, — не глядя и не поднимая головы, ответил я.
Кто-то неслышно опустился на лавочку, протяжно вздохнул. Я повернул голову. Рядом сидела маленькая старушонка в плюшевом шушуне и бурых, ни разу не чищенных кирзовых сапогах с задравшимися носами. За плечами у нее висел тощий грязный рюкзак. Старушка стянула с головы выцветший
Старость не красит, это известно. Однако большинство женщин старость как-то уравнивает. Красавицы увядают, блекнут, а некрасивые в молодости женщины становятся обыкновенными симпатичными старушками.
«Какой же была эта бабушка в молодости?» — невольно подумалось мне.
— Ты здешний, милок? — спросила старуха.
— Тутошний! — не очень вежливо ответил я.
— А я вот из деревни. Сельская, значит, — словоохотливо заговорила бабушка. — Вот приехала, добрые люди присоветовали устраиваться в приют для престарелых. А меня и не берут. Справки всякие, говорят, надо. А мне их и взять-то негде, зря только ноги исходила по вашему городу. Всего и документов-то у меня…
Старушка достала из-за пазухи маленький узелок, с трудом развязала его кривыми желтыми ногтями, достала какую-то замызганную, сильно потертую на сгибах бумажку и протянула мне.
Это была допотопная метрика, из которой следовало, что «селянка Ефросинья Кащеева» родилась в такой-то волости, такого-то уезда, такой-то губернии «в 1818 году от рождества Христова…»
— Что это, бабушка?
— Дак метрика моя, как что? — удивилась старуха.
— Ну и сколько же тебе лет в таком случае? — не сомневаясь, что бумага липовая, спросил я.
— А сколь написано, столь, значит, и есть, грамотные люди писали, поди-ка! Много мне лет, милок, — проворчала старуха.
— Так кто же ты, бабушка?
— По специальности, что ли? — переспросила она. — Дак ведьма я. Маленько колдую, привораживаю, кости правлю. Детей вот еще нянчить могу. Тебе случайно нянька не требуется, а?
В раскрытые окна донесся длинный дребезжащий звонок, означавший конец перерыва. Я вскочил со скамейки, торопливо засовывая газету в карман.
— Не требуется, бабушка, спасибо! — крикнул я и побежал через дорогу.
— А может, знакомым кому?.. — с надеждой послышалось вслед.
После обеда работы прибавилось, и только к концу дня без перекуров удалось ее закончить.
Шумная, веселая толпа сослуживцев вынесла меня на улицу. Дойдя до угла, я посмотрел на часы. Торопиться было некуда. И вдруг, вспомнив странную старуху, я остановился и оглянулся. Она сидела на прежнем месте, разувшись. Ее платок был расстелен рядом на лавочке, на платке лежала какая-то небогатая еда.
— А, милок, — обрадовалась старушка, — хорошо, что не забыл про меня. А я вот спросить хотела. Мне бы на вокзал, а то
— Пошли ко мне, бабушка, — предложил я, сам удивляясь собственной доброте.
И старуха согласилась.
— Вот и хорошо, вот и хорошо! — приговаривала она, семеня рядом и заглядывая мне в глаза. — А я тебя не стесню. Бросишь мне какой-нито половичок в углу, да и ладно. А хозяйка у тебя сердитая? — испуганно остановилась старуха.
— Да один я, бабушка, — успокоил я ее.
Моя холостяцкая квартира старухе понравилась. Несмотря на уговоры, сапоги она оставила на лестничной площадке. Ходила по комнатам, шурша толстыми носками, щупала шторы на окнах, осторожно поглаживала телевизор, цокая языком. С удовольствием поела мой немудреный супчик, выпила четыре стакана чаю, раскраснелась.
— Раньше-то нас, милок, много было. На кострах жгли, собаками травили ведьмов. А какой от нас вред, никто толком не знал, — рассказывала бабушка свое житье. — Мне вот еще в молодости в глаз камнем угодили за то, что в церкву зашла. А про замуж и говорить нечего.
Голос старухи звучал монотонно, заученно, и я подумал, что, может быть, она никакая и не сумасшедшая, а просто очень старая, поверившая неизвестно как попавшей к ней бумажке, выдумавшая про себя всякие небылицы, которые со временем стали казаться ей правдой.
— Так что одна я на этом свете, милок, совсем одна. Если в приют не примут, дак прямо и не знаю, что делать, — закончила старушка свою повесть.
— Бабушка, а покажи какое-нибудь чудо, — не подумав, ляпнул я.
Мне стало стыдно за бестактность, но старуха не обиделась.
— Чудо ему подавай! — незлобиво проворчала она. — А я не бог, чтобы чудеса делать, я ведьма. Вот сколдовать что-нибудь могу… — Вытянув вперед костлявые, жилистые руки, она раздельно произнесла какую-то абракадабру.
И массивный сервант плавно отделился от пола и медленно поднялся к потолку. Какие-то мгновения он повисел неподвижно, а потом так же медленно опустился на место. И ни одна посудина не звякнула.
Если бы человеческие волосы и в самом деле имели способность вставать дыбом, они бы встали непременно.
— Как ты это делаешь? — выдавилось из меня наконец.
— Учиться надо, — наставительно сказала бабушка, — всему надо учиться. Однако больше не проси, нельзя нам без надобности нарушать пространственно-временную структуру и классические законы гравитации.
Утром я попросил старуху погостить несколько дней у меня, зная, что ей некуда податься. Она согласилась. Она внесла в мой дом тот уют, который могут внести только старые люди и дети и которого мне, как оказалось, очень не хватало…
— Жениться надо, — каждый вечер приставала ко мне бабушка, и я решился наконец показать ей Ирину.
Мы чинно сидели втроем за столом, разговор клеился плохо. Тогда бабушка принесла из прихожей свой рюкзак, долго копалась в нем, бормоча под нос, и вытащила яркий сверток, в котором оказался джинсовый костюм, о каком Ирина давно мечтала.