Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики
Шрифт:
– Ценю ваш юмор, господин Красногоров, – сказал наконец генерал, осклабляясь с очевидной натугой. – Однако же, внутрь, я извиняюсь, сортира даже ему, наверное…
– Ну, генерал, – сказал господин Президент, теперь уже благодушно. – Ну, мы же все-таки с вами не в сортир идем?..
– Хе-хе… И однако же, вы должны согласиться…
– Безусловно. И соглашаюсь! Двух мнений здесь и быть не может, генерал. Вы – хозяин, я – всего лишь гость…
– Да. Но с другой стороны… Определенные правила…
– Причем гость – званый, не так ли? Или я ошибаюсь?..
– Естественно, естественно, хотя, согласитесь, уставы не нами писаны, но – для нас… хе-хе…
– Основной вопрос философии: человек для устава или устав для человека?..
– Вот именно,
Переговариваясь таким образом, фальшиво и натужно, проследовали они из вестибюля (мимо неприязненно закаменевшего унтера) вглубь укрепрайона, в длинный кремовый коридор, пустой, стерильно чистый, голый, припахивающий больницей (валерьянка, лизол, слегка подгоревшая кашка), а затем через ниоткуда вдруг взявшуюся в гладкой стене дверь – в другой кремовый коридор, не отличимый от первого, и Ванечка, неслышимый и даже почти можно сказать невидимый (как и надлежит настоящему ниндзя-невидимке), следовал в почтительном отдалении с постным личиком конфидента и приживалы, а в третьем коридоре возник вдруг перед ними и молча присоединился длинный и длиннолицый человек в синем хирургическом халате задом-наперед, представленный без всякой помпы как «доктор Бур-мур-мур-шин», но из под халата виднелись у этого доктора бриджи с полковничьим кантом и зеркальные форменные штиблеты…
Все было плохо, плохо, тревожно, фальшиво, Ванечка прикрывал тылы, но не с тылу грозила беда, а непонятно откуда… натужная болтовня генерала… неприкрытое неудовольствие в желтых глазах длинного доктора… и этот странный шум, на самом краю слышимости, словно предобморочный звон в ушах – то ли танцы где-то за тремя стенами происходили, то ли работал машинный зал, то ли толпа статистов на какой-то угрюмо-безумной сцене твердила, шептала, бормотала, временами вскрикивала: «О чем говорить, когда не о чем говорить»… И он понял вдруг, почему генерал Малныч, человек скорее молчаливый и уж отнюдь не светский, болтает непрерывно и какие-то пустяки: генерал находился в состоянии крайнего нервного напряжения и, видимо, тщился как-то заглушить этот фоновый, но явственный шум. (Так нервные домочадцы, принимая уважаемого гостя, тщатся заглушить собою жуткие мычания домашнего дауна из соседней комнатенки.)
– А где же обещанная вами военная помощь, генерал? – спросил он, чтобы прервать этот натужный и неестественный поток словес.
– Какая помощь? – генерал прекрасно понял, о какой помощи спрашивает его Хозяин, и откровенно заметался, не находя готового ответа и не зная что сказать.
– Обещали же БТР навстречу выслать. Ай-яй-яй, хорошо, что миром все обошлось…
– Да… Бэтээр… Разумеется. Но представьте себе…
– Дисциплинка, – подал вдруг голос длиннолицый доктор и уставился на Хозяина желтыми круглыми глазами кота. Этакого помойного непредсказуемого кошкана, – бойца и вора.
– Вот как? – вежливо сказал ему Хозяин.
– Дисциплинка у нас ни к черту здесь, господин Красногоров. Какие уж тут бэтээры. Водогреи работают, и на том спасибо.
Хозяин счел необходимым внимательно посмотреть на него и провозгласил (из неисчерпаемого репертуара Кузьмы Иваныча):
– «Комбат пешком не ходит – берет с собой бэтээр или зампотеха».
– Вот именно, – с готовностью подтвердил помойный кошкан, ничего, как видно, не поняв, а генерал Малныч торопливо предложил: «Сюда, прошу вас» и простер белую свою, холеную длань в сторону отъехавшей вбок дверцы лифта, а бесшумный Ванечка вообще ничего не сказал, но неуловимым движением скользнул между ними всеми и оказался в незнакомом и замкнутом помещении первым.
В лифте пахло уже не больницей, а казармой. Сапогами. Ружейным маслом. Суконной безнадегой всеобщей воинской повинности.
Все молчали. Он боролся с навалившейся вдруг клаустрофобией и сквозь прижмуренные веки следил за генералом. В сущности, это был совершенно ему незнакомый и мало приятный человек. Встречались несколько раз. Говорили
Генерал Малныч временно перестал говорить, но губы его продолжали шевелиться, а взгляд остекленел. Он был – далеко отсюда. Он словно бы объявил себе антракт и теперь то ли отдыхал, то ли сочинял текст для второго действия. Длиннолицый доктор посапывал волосатым носом. От него мощно и неодолимо несло табачищем. Ванечка стоял индифферентно. Интересно, что ВАНЕЧКА думает о ситуации?
(Он вдруг вспомнил, как однажды, находясь в раздражении, сказал ему сварливо: «Интересно, что ты испытываешь, зная, что любого человека можешь убить сию же секунду…» Ванечку эта фраза задела совершенно необъяснимо и почему-то весьма болезненно: «А вы что испытываете, когда знаете, что любому человеку можете дать по рылу? И вообще – жизнь ему покалечить?» «Я не могу – любому.» «И я не могу – любого.» «И потом, я всегда думаю о последствиях.» «А я тоже всегда думаю о последствиях…» Он тут же сложил оружие и самым смиренным образом принес свои извинения. Замечательный получился разговорчик. Ванечка наверняка его уже не помнит. Он – злой парнишка с короткой памятью добряка…)
Они вышли из лифта и оказались в кремовом тупичке с затхлым воздухом жилконторы. Дверь там была, закрытая плотно, а рядом с дверью – стул, а на стуле развалившийся (длинные ноги – далеко вперед) унтер в десантной форме и, разумеется, с усами. Увидевши начальство, он вскочил с грохотом и принял уставное положение, но, что хоть и мельком, но поразило, – ел глазами он вовсе не генерала Малныча и уж конечно не господина возможного президента, а этого самого желтоглазого доктора Дыр-бур-шихина, который вдруг выдвинулся из-за спин, оказался впереди всех и буркнул унтеру что-то отрывистое, что-то вроде: «открыть», или «пропустить», или вообще «брысь!» Во всяком случае дверь тут же распахнулась сама собою, и господин возможный президент оказался в помещении, сплошь заставленном аппаратурой и обширном, но это была вовсе не палата усиленной терапии, как он ожидал, это было что-то сугубо военное, вся аппаратура была цвета хаки, и люди здесь все были – военные, и светились какие-то огромные экраны, похожие на локаторные… Это была радиорубка, или пункт связи, или как это там у них называется…
– Куда вы меня привели? – спросил он генерала.
– Как? – поразился тот. – Вы же хотели связаться… Вы, так сказать, выразили намерение… пожелали…
Не хочет он вести меня к Виконту. Не хочет, и все. В чем дело?.. Он отогнал вновь нахлынувший на него страх и сказал спокойно: «Хорошо-хорошо. Спасибо. Куда прикажете?..»
Его тут же препроводили, какой-то офицерик моментально выскочил из своего кресла, уступая место, он сел и назвал офицерику код вызова.
– Это я, голубчик, – сказал он Крониду. – Я уже здесь, на месте. – Он говорил медленно, нарочито растягивая слова, как никогда раньше и ни при каких обстоятельствах с Кронидом не говорил. – Все прекрасно. Все в полнейшем порядке. Я вами доволен, голубчик… – Он усмехнулся мысленно, представив себе, как лезут на лоб глаза у Кронида, слушающего эту галиматью. – Готовность «зеро» приказываю отменить. Жду вас здесь, как и договаривались, но можно и пораньше, поскольку ВСЕ ПРЕВОСХОДНО… Можно и пораньше. Как вы меня поняли?
– Понял вас хорошо, – сказал Кронид – тоже медленно и тоже не похоже на себя. – Приказано прибыть, как договаривались, но можно и пораньше, поскольку все обстоит превосходно.
– Выполняйте, голубчик, – сказал господин Президент утомленно.
– «Зеро» отменяю, – сказал Кронид.
– Отменяйте, дружок, отменяйте. Оно теперь ни к чему. Я жду вас в течение двух часов.
– Есть, – сказал Кронид.
Поднимаясь из кресла, он поймал взгляд Ивана. Иван был готов. Иван был в полном и безукоризненном порядке. Я тоже в порядке, и я тоже вполне готов. Но к чему именно?.. Да к чему угодно, подумал он. Я готов к чему угодно…