Поиски счастья
Шрифт:
— Господин чиновник…
— Мистер губернатор!
— Ваше превосходительство! — останавливали его со всех сторон.
— Дяденька, возьми нас на родину.
— Родненький! Мы же русские… — всхлипывала болезненная худая женщина.
— Не могу, не могу, — твердил он, пробиваясь к трапу.
— На тебя вся надежа…
Он досадливо морщился.
— Корабль военный, нельзя. К тому же надо разрешение местных властей.
— Так мы не приняли американства. Русские мы, господин губернатор! Ваша
— Возьмите, Христа ради! Совсем тут погибаем.
Среди просителей был и Василий Устюгов.
— Поднять трап! — раздалась команда в перезвоне машинного телеграфа.
Пароход начал отчаливать. На берегу, не глядя на корабль, Роузен и красавица Элен помахивали руками и смеялись над тем, как они ловко купили мистера Жульницкого.
Г лава 21
ВДАЛИ ОТ РОССИИ
Пароход удалялся. Казалось, он медленно погружается в море.
Роузен и Элен, служащие и рабочие порта давно покинули причал. Лишь поселенцы Михайловского редута, безмолвные, как во время богослужения, все еще смотрели вслед уходящему кораблю. Лица у них были печальные, сосредоточенные. Дети жались к матерям, заглядывали в их повлажневшие глаза.
Полоса черного дыма тянулась над морем, как бы связывая судно с людьми на берегу. Но вот и она внезапно изломалась, потом стала рваться на части, и обрывки ее, бесформенные, косматые, понеслись в сторону, гонимые крепнущим ветром.
— Ушел… — со вздохом выдавил из себя широкогрудый бородатый поселенец и провел рукой по лицу.
— Ушел, — глухо, как эхо, повторило несколько голосов.
Поселенцы направились к своим домам. Они не слышали голосов разноязычной толпы, музыки, шума городских улиц, гудков паровоза.
Мысли были далеко — за морем, за океаном.
— Поздно узнали, — наконец заговорил один из поселенцев.
— Не в том причина. Человек не тот, — не согласился с ним другой.
— Поляк, видать, или немец какой-то. Жульницкий, — сказывали матросы.
— Слуга государев, — вмешался третий. — Перевешать бы всю эту свору продажную, да и самого бы неплохо!
— Ты царя не трожь.
— А что? Может, сбегаешь донесешь? — На лицах появились улыбки.
— Эх, Россия, Россия!..
— Да, далече матушка…
— Печора да Волга — то верно, — заговорил Устюгов, — а вот Чукотка — это рукой подать.
На него оглянулись.
— Так нешто это та Россия?
— Та не та, а Россия. Встречал я там одного человека. Ученый большого, видать, ума. Так он сказывал про Славянск, Камчатку и разные другие места. Перебирайтесь, говорит, сюда. Ну, а потом — дальше, на Амур-реку или кто куда захочет.
— Захочет… — передразнил его один из поселенцев. — Хотелку надо иметь, а ее-то и нет, — и хлопнул себя по карману.
Ном остался позади. Шли по изрытой
— Вчерась опять шериф приходил, — спустя некоторое время заговорил дядя Василия. — Долго, говорит, вы подданства принимать не будете? Вы что, спрашивает, супротивники наши, что ли?
— А ты что?
— Зачем, отвечаю, супротивники. Русские мы. А он свое: будем выселять вас как бесподданных.
— Ишь прыткий какой! Ты бы посоветовал ему с меня начинать: у Матвея, мол, добрый топор — как раз по твоей шее!
— Будем, похвалялся, на этом месте завод закладывать, что консервы делает.
— Завод… Они без завода, гляди, скоро всю рыбу изведут. Слыханное ли дело глухие запруды в реках устраивать? Отродясь такого не видывал.
— Эх, хозяева!.. Исковыряли землю повсюду, словно свиньи. Зверя истребили, теперь до рыбы добрались.
— Уеду я отсель. Невмоготу мне глядеть на порядки ихние, — высоким голосом заговорил молчавший до сих пор худой рыбак со шрамом на щеке. — Вот денег накоплю — и айда в Россию.
Слово «Россия» заставило людей снова умолкнуть. Еще утром их окрыляла надежда. И вот опять они возвращаются ни с чем.
День был воскресный. У Михайловского редута поселенцев встречали отец Савватий, дед Василия, старики, мужчины и женщины — все те, кто не собирался покидать свою Америку.
— Ну, как? — послышались голоса.
— Как видите: с чем ушли, с тем и вернулись.
— Ну и слава богу! Вместе-то оно лучше.
Люди начали расходиться по избам. Устюговы направились к дому отца Савватия, где они жили с тех пор, как их избу описали и продали с торгов.
Наталья сразу взялась за хозяйские дела. Дед и внук присели на завалинке.
— Чего батюшка-то ноне с амвона сказывал? — спросил Василий.
Дед кашлянул, сверкнул глазами — сердился он на внука, — но все же ответил:
— Сказывал, что поганые янки, нехристи окаянные (это старик добавил уже от себя), хотят, чтобы весь честной народ позабыл, что земли эти проведаны и заселены нами. Все нашинские, русские названия рек, гор, заливов, мысов, озер на картах повытравили, а свои понаписали, поганцы. Рыщут теперь, как шакалы, выискивают медные доски, кои были дедами нашими повсюду зарыты, что, мол, земля эта российского владения.
— А наша-то доска, что в Михайловском нашли, где хоронится?
По лицу деда растеклась умильная улыбка. («Похвальная забота», — подумал старик). Он поудобнее уселся, поглядел по сторонам.
— В храме божьем, Васильюшка. После обедни отец Савватий выносил ноне ее. В алтаре хоронит, как святыню, дитятко. Помалкивай токмо, гляди, как бы не дознались недруги наши.
Вдали бегали подростки. Среди них Василий узнал сына.
Ребята играли в «Русскую Америку». Колька распределял роли: