Поиски в темноте
Шрифт:
— Вы хотите сказать, что между одиннадцатью и четырьмя она никуда отсюда не уезжала, иначе вы бы не увидели, как в четыре она заходила в дом? — Ему показалось, что добиться от Джимсона прямого ответа не удастся.
— Я не видел, когда она уехала. Когда я починил ограду и вернулся сюда — часов в пять или около того, — машины не было. Я это знаю, потому что обошел вокруг дома, чтобы забрать с дороги молочные бидоны, и на дорожке ничего не было.
Ратлидж развернулся и посмотрел в ту сторону, откуда он приехал. Деревья были старые, поросшие густой листвой в конце лета; под ними было темно и прохладно.
— Вы живете в доме на ферме? — спросил он у Джимсона.
Старик не ответил. Ратлидж обернулся и повторил вопрос, по-прежнему думая о прошлом. Если бы Саймон Уайет не пошел на войну, его жена Аврора никогда не приехала бы в Англию и не очутилась здесь. Может, ферма напоминала ей родительский дом? Стала для нее отдушиной, где она могла вспоминать о родителях, о мире, о другой жизни, которая была до Чарлбери?
— У меня комнатка сзади, — поморщившись, ответил Джимсон. — Одна комната да кухня, а больше мне ничего не нужно.
— В других комнатах кто-нибудь живет?
— Да, в одной у нас король останавливается, а в другой королева! Вы что, тупой?
— Дом велик для одного человека.
— У Уайетов всегда был арендатор; здесь жила его семья. Я тогда приходил на день из Чарлбери помогать. Но в тринадцатом году мистер Олифан уехал в Новую Зеландию, и все закончилось. Рабочие ушли воевать с фрицами. Миссис Уайет говорит, у них нет денег, чтобы снова нанять кого-то… и на то, чтобы залатать крышу, тоже! Я поселился здесь после смерти жены, чтобы присматривать за хозяйством. Миссис Уайет держит кое-какие вещи в комнате наверху. Полотенца там, покрывала…
Вопросы у Ратлиджа иссякли. И все же он чувствовал: из-за того, что он все время отвлекался, он упустил что-то важное. Но что?
Джимсон пристально смотрел на него и выжидал.
Старик его не обманывал; в этом Ратлидж был почти уверен. Джимсон говорил правду так, как он ее видел. Но работа в полиции научила Ратлиджа тому, что свидетель иногда отвечает на вопросы точно и даже по-своему честно и все же не говорит всей правды.
Неожиданно он понял, почему старик так пристально смотрит на него.
Джимсон не услышал, как подъехал Ратлидж — как не услышал и машины Уайетов, когда Аврора ехала сюда или уезжала отсюда. Если говорить с ним, глядя ему в лицо, он отвечает складно, потому что читает по губам. Вот почему он так напряжен.
Старик его не обманывал. Просто он постепенно глохнет. Он говорил Ратлиджу то, что он видел глазами, но он никак не мог знать того, чего он не услышал. На ферму мог прийти или приехать кто угодно — и кто угодно мог отсюда уехать. Джимсон мог с уверенностью сказать лишь одно: когда приехала Аврора.
Он не способен подтвердить алиби Авроры Уайет. Как свидетель он почти бесполезен.
Она не могла не знать о его глухоте… так почему же она подвесила свою безопасность на такой хрупкой нити?
Ратлидж
— Без разрешения нельзя, — непреклонно заявил он. — Никто не говорил мне, что можно впустить вас, чтобы вы рылись в вещах мистера Уайета. Ему такое не понравится, полицейский вы или нет.
Ратлиджу меньше всего хотелось спрашивать разрешения у Авроры.
Ни Хильдебранд, ни Боулс не дадут ему ордер на обыск. Скорее всего, оба прочтут ему лекцию о том, где заканчиваются его полномочия в этом деле.
Если на ферме спрятаны чемодан… шляпка… даже орудие убийства… они останутся здесь до тех пор, пока он не наберет достаточно улик, чтобы потребовать ордер на обыск.
И все же Ратлидж не сомневался: ферма сыграла свою роль в гибели Маргарет Тарлтон. Какую и почему, он пока не знал. Алиби или улика? За или против Авроры Уайет?
Чутье, неосязаемое, как легкий ветерок, что ерошит листву на деревьях и колышет траву у его ног, заставило его сказать Джимсону:
— Ничего страшного. Я ведь просто так интересуюсь, а не по делу. Наверное, раньше здесь была процветающая молочная ферма.
— Да, — ответил Джимсон и с грустью огляделся по сторонам. — Лучшая молочная ферма во всей округе, вот как! А теперь у нас и тридцати коров нет, и ходить за ними мне помогает миссис Уайет. Я гордился тем, что работал здесь с самого детства. Плохо заживаться на свете. Я повидал на своем веку больше перемен, чем мне хотелось. Миссис Уайет говорит: перемены, мол, к лучшему, но я не уверен. Я умру и буду лежать в могиле до того, как здесь все поменяется. Денег нет, и надежды тоже нет. На ее месте я бы завтра же вернулся во Францию, а ферму бросил догнивать, вместо того чтобы смотреть, как она медленно разваливается на части.
— У нее есть муж. Она не может уехать.
— Саймон Уайет — не такой человек, каким был его отец. Никогда в жизни я не видел такой разницы, как ту, что наблюдал, когда он вернулся домой с войны. Чего ради ему понадобился музей? Мертвые, языческие вещи! — Джимсон покачал головой. — Миссис Долтон говорит: может, для него так и лучше, чем идти в парламент. Хорошо, что он сам выбрал себе дело по душе. Когда я был молодым, никакого выбора у нас не было. Ты занимался тем, чем занимался твой папаша, и считал себя счастливым, если находил хорошую женщину, женился, воспитывал детей, чтобы они росли порядочными, богобоязненными англичанами. А мертвые не бродили по ночам, не разговаривали с оградами и деревьями и не искали свою душу!
— Кто здесь бродит по ночам? — изумленно спросил Ратлидж. Отчего-то он сразу подумал о Генри Долтоне. Он сам не знал почему. Может быть, Генри так стремится выйти из-под опеки матери?
— Призраки! — зловеще ответил Джимсон, обводя рукой вокруг себя, и, развернувшись, зашагал к амбару. Ратлидж окликнул его и выругался, вспомнив, что сторож глух.
Он понял, что больше из старика не вытянешь ни слова.
Глава 18
Целый день местные полицейские пытались установить личность неизвестной женщины, найденной возле деревушки Ли-Минстер. О ней наводили справки в близлежащих Ли-Минстере, Стоук-Ньютон, Синглтон-Магна и Чарлбери.