Поискун и Потаскун
Шрифт:
Я сдвинул плечами, хлебнул рома и всадил пулю Ромичу в колено.
– Ты здесь решаешь. Работа так работа.
И во второе колено.
Ромич заорал от боли и рухнул на палубу. Доски скрипнули, принимая закованную в броню стокилограммовую тушу с полным боезапасом. Пулемет отлетел в сторону, таща за собой набитую патронами ленту.
– Шило ты чего? – нервно выставил в мою сторону пистолет Енот.
– Выполняю твой приказ. – Я сдернул с Ромича пулеметный ранец. Десяток килограмм сэкономим. – Хватаем под руки и по лестнице вверх. На бак. Откуда
Кряхтя, шаг за шагом мы движемся вперед. Ромич мешает не только своими килограммами, но и злобными проклятьями в наш адрес и попытками то ударить, то укусить. Такого отборного армейского мата я еще никогда не слышал. И подполковники ВДВ меня еще ни разу не кусали.
– Ромич уймись, – прохрипел я, затягивая тушу на ступеньки. – Прострелю локти и челюсть.
В ответ я получил подробное описание куда идти и что делать со всеми родственниками по женской линии.
Шаг за шагом мы ближе и ближе. Капитан наблюдает. Команда не вмешивается, выполняет свою работу.
Вот и дошли. Я втянул носом воздух. Гарь сталелитейного конкурирует с запахом незакрывающихся парадных. Вот так пахнет дом.
– Трубку не потерял?
– Трубку? – Енот похлопал по карманам. – Есть твоя трубка. Шило давай домой.
– Дай.
– Нахрена тебе сейчас трубка, – взвыл Енот. – Ты не куришь, и табака нет…
– Дай!
Истекающий кровью Ромич что-то невнятно пробурчал, словно соглашаясь со мной.
– На!
Я взял трубку и повернулся лицом к корме. Не знаю, зачем я это делаю. Я вообще редко знаю, что делаю.
Корабль покачивается на волнах. Капитан застыл у штурвала. Ветер играет с дымом трубки. Взгляд прикован ко мне.
Я поставил ногу на задницу лежащего Ромича, приложился к бутылке и воткнул трубку в зубы. С учетом потерь рома оставалось глотка на три-четыре.
Капитан указал пальцем на Ромича. Я ждал этого. Командира ждет судьба его бойцов. Кто забирает жизнь, тот платит своей. Я отрицательно покачал головой.
Капитан провел пальцем по горлу, описывая нашу дальнейшую судьбу. Одно его слово и бывшие соратники нас на ремни порежут. А если мы их спишем в расход, то займем их место. Тут дипломатия нужна.
Я протянул бутылку вперед. Кадык капитана дернулся. Я расплылся в улыбке и сбросил с плеч рюкзак. Коннект. Есть связь. Я всегда готов к долгому путешествию. Поэтому кроме аптечки, запасных обойм к пистолету и носков у меня всегда имеется пару запасных бутылок спиртного, соответствующих текущему поиску, упакованные в небьющиеся контейнеры. Куда проще заранее перелить в пластиковую тару, но я считаю это кощунством над благородным напитком. Поворот крышки. Хруст лишаемой невинности. И накопленный годами запах… Пластиковая тара попахивает презервативом. Лишает истинного удовольствия от обладания.
Два пузыря плюс два глотка выстроились у моих ног. Ровно столько стоит жизнь Ромича. Можно, конечно, попробовать рвануть домой по быстрому. Но я помню, что умели эти ребята, когда были нашими, и с трудом представляю, что они могут сейчас. Наверное, стоило бы бросить подполковника
Взгляд капитана посчитал миллилитры. Минута сомнений и наконец, долгожданный кивок. Я улыбнулся и положил рядом плитку экстрачорного шоколада.
– Енот, мы едем домой, – краем губ пробормотал я. – Таможня дает добро. Шевелись, пока местная власть не ввела сухой закон.
Подхватив матерящегося Ромича, мы двинулись на запах дома. Протянув руку вперед, я почувствовал кончиками пальцев холод. Снежинки пощекотали лицо. Дыхание дома.
– Ты обещал, – я протянул трубку Еноту.
Он, молча, спрятал ее в карман.
Напоследок я оглянулся. Капитан все так же стоял у штурвала. В его взгляде была тоска. Губы беззвучно шевелились. Беззвучные слова были так знакомы. Значит, не показалось. Когда-то он просто заблудился. Либо переоценил свои возможности, либо по непониманию.
– Прощай, – коснулся я пальцами края шлема. Словно отдавая честь.
Ноги коснулись заснеженной брусчатки.
– –
Обычно меня радовало, что переход лечит любые раны и болезни. Как только возвращаешься домой, неизвестный закон природы приводит тебя в то состояние, в котором уходил. Зараженный смертельным вирусом или насморком, с синяком под глазом или вспоротым животом, занозой в пальце или оторванной по самое немогу ногой, можно даже двумя, с целью сгущения красок… Переход лечит все! Какой ушел – такой пришел. Это закон. Когда-нибудь подобные путешествия станут достоянием общественности, и ученые мужи точно вывихнут мозг, пытаясь понять, как это работает. Я этим не заморачиваюсь. Я делаю то, что умею.
Так вот. Обычно меня радовало, что переход лечит, но не сейчас.
Ноги коснулись заснеженной брусчатки, и моя голова взорвалась болью.
Удар. Еще удар.
Удары Ромича бросают меня из стороны в сторону как тряпичную куклу. Луна пляшет перед глазами, по очереди сменяясь то уже окровавленной брусчаткой, то грязными стенами домов.
– Стой Ромич! – заорал Енот, жестом пытаясь остановить разбушевавшегося солдата. – Я тебе приказываю, стой! Ты же его испортишь!
Обо мне заботятся как об уникальном инструменте.
– Уйди, – прорычал Ромич и небрежным движением отправил Енота в темный проем парадной. Оттуда с истошным мяуканьем и матом выскочила пара исхудалых котов.
Вот и все. Мозг пострадал. Галлюцинации. Матерящиеся коты это уже не сотрясение это как минимум…
– Отставить! – завопил из темноты парадной Енот, пытаясь придать голосу командирские нотки. – Я тут главный!
– Сука ты Шило! – прошипел сквозь зубы солдат и ударил меня в солнечное сплетение.
Бронежилет может от пуль и спасает, но это не тот случай. Во мне что-то хрустнуло. По ногам потекло жидкое и горячее. Я рухнул в кучу строительного мусора у подъезда. Луна изобразила чеширскую улыбку и помахала пушистой лапой.