Пока бьется сердце
Шрифт:
— Правильно, товарищ командир.
— Значит, холодно?
— Так точно.
— И огня негде разложить?
— Я о Молдавии думаю, и вроде теплее становится.
— Хорошо делаешь, что о родных краях думаешь. Они и есть тот огонь, который согревает солдата. Края твои хороши?
— Ой, как хороши! — нараспев произносит Розан. — Небо синее, виноград, солнце, а девушки — вроде молодого вина — глянешь, и кровь в жилах стучит.
— Ты женат?
— Не успел, товарищ командир!
— Зовут-то как? — живо интересуется Кармелицкий.
— Мариулой.
— Красивое имя, вроде нашей Марии. Вот побьем фашистов и вернешься к ней.
— Обязательно к ней. Потом к вам в гости приеду с Мариулой и дочкой.
— Зачем же с дочкой? Может, сын родится.
— Хочу дочь. Она уважительней. Да и солдатской доли не испытает, на войну не пойдет.
— Разве горька эта доля? Разве горька война?
— Незавидная доля, а война — не мать.
— Но вот воюешь, храбрым солдатом являешься.
— Я мужчина, мне положено воевать. Воюю я по собственному желанию, потому что нельзя мне не воевать. Не буду драться — всю жизнь батраком прохожу, и Мариула батрачкой промается. Знаю я, на что немцы замахнулись.
— Молодец, товарищ Розан, что так понимаешь эту войну. Вот закончится она, тогда, быть может, и я к тебе в гости приеду. Хочу взглянуть на твои края.
— Приезжайте, дорогим гостем будете. Запишите адрес. Всякое случается: может, ранят, к примеру, увезут в госпиталь, в другую часть попаду. Вот и не увидимся.
Кармелицкий записывает адрес Розана.
Наступает ночь. Где-то за плотной пеленой облаков прячется луна, и поэтому видно далеко вперед. Ветер крепчает. Он срывает с косогоров и кочек тучи снега, бросает его в лицо, слепит глаза, обжигает кожу. На нейтральной полосе неистово стонет кустарник, голые ветки бьют по земле, и кажется тогда, что к нашим окопам подкрадывается врат.
Где-то рядом с нами, нервно захлебываясь, застрочил пулемет.
— Что за чертовщина?! — ругается Кармелицкий и бросается вперед на звук пулеметной трескотни.
Еле поспеваю за ним. Наконец достигли окопа, где залег наш пулеметчик. Боец-казах беспрерывно хлещет по кустам свинцовой струей.
— Товарищ боец, что с тобой?! Да очнись ты!
Пулемет умолкает. Боец поднимает голову и удивленно смотрит на нас.
— Зачем стреляешь, куда? — кричит Кармелицкий.
— Немца стрелял, атаку отбивал.
— Какую атаку? — Кармелицкий явно раздражен.
— В кустах немца, много немца идет.
— Да где они, твои немцы?!
Пулеметчик смущен.
— Ты кто будешь, как имя твое?
— Красноармеец Тилла Матьякубов.
— На фронте давно? В боях бывал?
— В боях не бывал, на фронте не бывал. Вчера в окоп командир привел,
— До этого из пулемета стрелял?
Боец прищелкнул языком.
— Хорош стрелял, все мишень бил, командир говорил: молодец, Тилла!
— Зачем патроны зря тратишь? Почему стреляешь?
— Мало-мало страшно было.
— Нехорошо, Тилла! Батыр врагов не боится. Ты слыхал, как наши солдаты воюют?
— Слыхал, товарищ командир. Про Кармелицкий слыхал. Карош командир.
— Ты его видел?
Пулеметчик хитровато улыбнулся.
— Командир в окоп не ходит. Ему нельзя тут.
— Вот я и есть Кармелицкий.
— Не верю. Кармелицкий в штабе сидит, план думает.
— Какой план, о чем думает?
— Как немца бить, как Берлин брать.
Выручает майора командир взвода, прибежавший к окопу пулеметчика.
— Товарищ командир полка, во взводе все в порядке! Никаких происшествий нет, — доложил командир взвода.
— И эта стрельба порядок?
Молоденький лейтенант что-то говорит в оправдание, потом набрасывается на Матьякубов а.
— Зачем стрелял, кто велел?
— На войне все стреляй, — невозмутимо отвечает пулеметчик.
— Вы идите, лейтенант, к себе, оставьте нас здесь, — приказывает Кармелицкий.
Тилла Матьякубов почтительно вскакивает и вытягивается в струнку.
— Извините, товарищ командир. Не узнал вас.
— Да как ты мог узнать, когда не видел меня в глаза? Вот теперь и познакомились. Ложись, Тилла, не стой в полный рост: слышишь, как пули посвистывают.
— Я не боюсь, товарищ командир. И вы не боитесь.
— Но перед этим ты боялся?
— Не буду бояться. Куст шумит, снег шумит — думал, немцы. Теперь не боюсь.
— Верю тебе, Тилла. Верю, что хорошим солдатом будешь. До свиданья, Тилла. Давай руку.
В эту ночь мы побывали во всех ротах. Кармелицкий беседовал с бойцами и командирами, выслушивал претензии. Их было немало: пришла смазка для оружия, непригодная к использованию в сильные морозы, задержана выдача обогревательных пакетов, вот уже третий день, как нет почты.
Побеседовал майор Кармелицкий и с командиром Тиллы Матьякубова. Командир полка узнал от лейтенанта, что Матьякубов владеет пулеметом виртуозно, стреляет исключительно метко.
— Все это хорошо, лейтенант, — сказал Кармелицкий. — Плохо то, что Матьякубова вы оставили одного в окопе. Сами посудите: человек он не обстрелянный, остался один, вот и мерещится солдату черт знает что. Ошибку надо исправить. Пошлите к Матьякубову бывалого вояку. Пусть они с недельку вместе подержатся. За это время молодой пулеметчик обвыкнется, войдет, как говорится, в колею фронтовой жизни.