Пока бьется сердце

Поздняков Иван Федорович

На нашем фронте идут бои местного значения. То с одной, то с другой стороны иногда предпринимается разведка боем. Нащупываем друг у друга систему огня, расположение основных узлов сопротивления, артиллерийских и минометных батарей. Часто над нами кружит проклятая «рама». После ее посещения обязательно жди вражеских огневых налетов или бомбардировок с воздуха. Прилетает она в определенный час, минуту в минуту, так что по ней можно сверять время. Никогда не ошибешься. Немцы педантичны и точны.

Ходят в разведку и наши самолеты. Все это предвещает горячие сражения, и мы ждем этих

сражений. Солдат на войне радуется любой перемене. Но дело даже не в этом. Нам надоела нудная окопная война, хочется встать в полный рост, расправить плечи и с автоматом в руках бежать и бежать вперед на запад, гнать врага с родной земли.

Но мы не только воюем.

Мы и любим.

С какой нежностью говорят солдаты о обоих женах и невестах! Говорят с упоением, часто ругают себя за то, что когда-то были несправедливы к ним, причиняла им обиды, доводили до слез. И теперь все дают слово, что, вернувшись с войны, они уже по-иному построят свою семейную жизнь — без лишних дрязг и мелочных придирок. Никто не берет под сомнение верность своих подруг, наоборот, каждый, упоминая о жене, говорит: «Она у меня молодец, на чужих мужиков не позарится».

Вот эта уверенность в дорогом человеке, думы о нем украшают фронтовые будни.

После окончания курсов в полк возвратился Василий Блинов в звании лейтенанта. Василий командует взводом полковых разведчиков. Перетянул к себе Степана Беркута и Николая Медведева. С подчиненными строг, но справедлив. Солдаты его любят.

Незаметно подошел май. Дороги просохли. Сухо и в окопах. Вокруг буйная зелень. Зелень и в блиндажах, землянках, словно в крестьянских избах на ивана-купала. Жизнь на переднем крае стала легче, вольготнее. Не надо ежиться от стужи, выбивать ногами чечетку, когда стоишь в боевом охранении, нет забот о топливе для печей в землянках. Сданы старшинам замызганные, пропитанные запахом глины и махорки стеганые брюки и фуфайки, шапки-ушанки. Исчезли сухари и сушеные овощи. Теперь мы каждый день получаем душистый и вкусный хлеб, свежее мясо, картофель.

В один такой погожий майский день передовые позиции объезжал командир дивизии генерал-майор Иван Данилович Черняховский. Смуглое лицо комдива было задумчиво, густые черные брови сдвинуты к переносице. Комдив прощался с бойцами и командирами. Он получил повышение и уезжал — солдаты об этом разузнали точно — под Воронеж. Генерал заходил в блиндажи, дзоты, побывал и в боевом охранении. Ему желали доброго здоровья, успехов на новой службе. Возле штаба полка Черняховский встретил Василия Блинова, узнал его.

— Последний раз видел тебя сержантом, а теперь уже лейтенант, — сказал комдив, тепло улыбаясь. — Желаю дорасти до генерала, лейтенант Блинов.

— Спасибо, товарищ генерал, за пожелания. При новой встрече надеюсь увидеть на ваших плечах маршальские погоны.

Черняховский раскатисто расхохотался.

— Далеко хватил, товарищ лейтенант! Ты это от души сказал или просто так, из вежливости?!

Глаза Блинова увлажнились.

— От чистого сердца желаю вам счастья… Жаль только, что уезжаете. Любим мы вас…

Черняховский обнял Блинова за плечи.

— Верю, лейтенант, в твою искренность. И

мне тяжело покидать вас. Вместе ведь начинали войну, вместе хлебнули большого горя. Да, кстати, как поживает та девочка, которую ты подобрал в Латвии?

— Жива и здорова, товарищ генерал. Находится в санбате. Изредка ее навещаю.

— Это хорошо. Выходит, у тебя словно дочь родная под боком живет.

— Она уже и так называет меня отцом. Думаю в ближайшее время официально удочерить.

— Правильное решение, Блинов. Хорошее у тебя сердце. Желаю удач и орденов.

— И вам желаю многих наград. Мы все верим, что будете большим начальником.

— Опять комплимент, товарищ лейтенант?

— Нет, от чистого сердца вера эта. Не один я так думаю. Солдат никогда не ошибается в будущности своего командира, как не ошибаемся сын в своем отце.

— Спасибо за такие слова, лейтенант! Никогда не забуду их. Еще раз спасибо! Постараюсь оправдать твою веру и надежды твои.

Поправил на гимнастерке ремень и добавил тише:

— О девочке не забывай. Навещай ее почаще. Я поговорю с твоим командиром полка, попрошу его, чтобы он время от времени отпускал тебя в медсанбат.

Комдив поцеловал Блинова в губы и, немного сутулясь, направился к ординарцу, который сдерживал горячего вороного жеребца — любимца командира дивизии. Генерал легко вскинул свое натренированное гибкое тело в седло и с места тронул галопом. За всадниками заклубилась легкая пыль.

Мы долго смотрели вслед ускакавшим.

В этот вечер в окопах и землянках, в штабных блиндажах говорили о комдиве, вспоминали первые сражения на прусской границе, где Черняховский показал себя храбрым и умелым командиром. Память сохранила бои в Новгороде: кромешный ад, горящий город, беспрерывные атаки врага, яростная бомбежка с воздуха, и вот среди огня мы видим спокойно идущего комдива. Его спокойствие передавалось нам, оно помогало стойко держаться в огненном пекле.

Уже после его отъезда мы читали в газетах и слушали по радио о боевых делах нашего бывшего комдива, радовались его громкой славе, с гордостью говорили новичкам, прибывающим в дивизию, что нами командовал прославленный генерал Иван Данилович Черняховский. А на территории Польши к нам дошла черная весть о гибели генерала армии Черняховского. Погиб он под Кенигсбергом.

Хорошо помню небольшой домик, в котором разместились полковые разведчики. Они сидели понурые, избегая глядеть друг на друга. Но вот рыжий крепыш Степан Беркут скрипнул зубами и громко разрыдался.

— Да как же так получилось, что погиб?! Конечно, не уберег себя. На рожон лез. Зачем же так?! Все-таки генерал, командующий фронтом…

Никто из нас не утешал тогда Беркута.

Что солдату надо

Позади остался Селигер. Красивы и живописны места вокруг этого огромного, как морской залив, озера. Леса и леса, без конца и края.

Дорога вьется то небольшими полянами, покрытыми буйной молодой зеленью, то ныряет в чащу леса, где сразу наступает сумрак и тело обдает сырой застоявшийся воздух. Пахнет гнилью, прошлогодними листьями, смолой.