Пока часы двенадцать бьют
Шрифт:
Миша никогда в жизни не думал, что однажды, придя с музыкальной школы, почувствует изменения. Они буквально летали в воздухе, казалось, что если протянуть руку, то их можно будет потрогать. В квартире царила другая атмосфера, не такая, как всегда. Впервые можно было подумать, что он вернулся ДОМОЙ.
Пока он разувался и думал, что же изменилось, из зала вышла мама, на ее лице блуждала теплая улыбка. Такая, какая может быть только у матери при взгляде на своего ребенка.
Парень немного смутился и быстро чмокнув ее в щеку, поспешил в ванную.
—
— Садись, тебе надо поесть, — снова пригласила Анастасия Игоревна, наливая в глубокую тарелку пельмени с бульоном, посыпанные укропом, именно так, как он любит.
— Спасибо, — поблагодарил парень, пододвигая к себе тарелку и наблюдая за странным поведением мамы. Он никогда раньше за ней не наблюдал подобной заботы, тем более желания приготовить пельмени. Женщина в свою очередь села напротив, оперлась щекой на кулачек и наблюдала за своим сыном все с той же улыбкой, отчего казалось, что она помолодела на несколько лет.
— Ты у меня такой уже взрослый, а я пропустила, как ты вырос, — грусть потоком хлынула вместе со словами. — Сынок, если ты хочешь о чем-нибудь поговорить со мной, то ты всегда можешь ко мне подойти в любое время дня и ночи.
Миша продолжал молча хлебать солоноватый бульон с крапинками укропа.
— Хочешь поговорим о той девушке, что тебе нравится?
Парень поперхнулся и закашлялся. Он себе совсем не представлял, что с мамой можно разговаривать на подобные темы. Обычно их разговоры сводились к тому, где он был или как важен грамотный финансист в любой крупной корпорации.
— Тебе кто-то о ней рассказал?
Женщина немного замялась.
— Я ведь твоя мама, я такое чувствую.
Макаров отставил тарелку и сложил руки на груди.
— В таком случае, ответь, пожалуйста: с девушками всегда так сложно?
Она слабо улыбнулась, элегантным жестом откинула волосы назад, но во взгляде промелькнуло что-то вроде радости.
— Любой вопрос или недопонимание можно решить разговором…
— Так, если она разговаривать не хочет?
— А если она не хочет разговаривать, то ей надо дать время. Время лечит любые раны.
— Но не в нашем случае? — криво ухмыльнулся парень, снова пододвигая к себе тарелку с пельменями.
— Почему же? Вернись Вова по своей воле обратно, мы бы его приняли, — впервые за долгое время его имя прогремело, как гром среди ясного неба.
— А Виту?
—
С этими словами родительница встала, чмокнула сына в макушку и гордо удалилась, оставив Мишу наедине со своими мыслями.
Глава 10.6. Целуясь под снегопадом
Следующий день выдался на удивление солнечным, казалось, что он дает шансы, миллион-миллион шансов на лучшую жизнь.
Парень зажмурился при выходе из подъезда от слепящей белизны, крепче сжал папку с документами на экзамен и вдруг понял, что впервые не тянет курить. Швырнув пачку сигарет в урну, он поспешил к подъезжающей машине. Возможно, он об этом пожалеет, но не сейчас. Хотелось что-то изменить в жизни, и пусть такой маленький шаг будет началом чего-то большого.
Музыкальная школа встретила его запахом деревянного паркета, покрашенных скамеек и стариной. Волнения не было ни капли, лишь сожаление, что сегодня все закончится. Музыка была его отдушиной, и эти два дня в неделю позволяли забыться.
Поздоровавшись с попавшимися на пути преподавателями, Миша зашел в кабинет, который представлял собой типичную лекционную аудиторию в университете. Внизу была небольшая возвышенность, на которой стояло пианино и еще несколько музыкальных инструментов, перед ней располагались парты со стульями для членов комиссии, за которыми вверх поднимались скамьи для обучающихся и слушателей.
Макаров даже не оглянулся на присутствующих, лишь сел поближе к выходу и достал нотную тетрадь. Он сразу сказал, что выберет Вивальди “Времена года: зима”, ту самую композицию, что впервые услышала Саша.
Сзади него тихо и взволнованно переговаривались сдающие, практически все были на несколько лет младше парня, поэтому он не участвовал в их обсуждениях.
Вошли экзаменаторы, и экзамен начался. Звук робко дрожал в волнующихся пальцах, иногда срываясь, иногда наоборот оглушая. Мальчики и девочки, парни и девушки топтались на месте, теребили пуговки рубашек и большими глазами блуждали по аудитории, ища поддержки.
Когда настал черед Макарова, Миша расслаблено вышел, будто занимался этим каждый день, поклонился и сел за пианино, привычным нежным жестом провел по клавишам, будто они были девушкой.
По всему залу разнеслась музыка, заполняя каждый сантиметр пространства, улетая вверх под резной купол, завораживая и забирая в плен. Пальцы порхали по черно-белым клавишам, напоминая Мише слова Саши в первую их встречу, о том, чтобы он не губил свой талант, а еще он вспомнил ее слезы в этот момент. Волосы снова упали на его лицо, закрывая глаза, но ему и не нужно было видеть, чтобы чувствовать. Все эмоции, накопившиеся за последнее время, выливались в прекрасные звуки, звуки этой зимы.
Макаров не видел, как все слушатели тихо плакали, а очнулся лишь тогда, когда захлопнул крышку пианино и услышал оглушающие аплодисменты. Ему аплодировали стоя, члены комиссии улыбались, а его учительница утирала слезы вышитым платочком.