Пока драконы спят
Шрифт:
За последние дни Эрик повидал столько диковинок, что хватило бы целую зиму рассказывать, валяясь на печи. Чего одна избушка на курьих ножках стоила!
В окрестностях Замерзших Синичек людям самим приходилось рубить дома. И потому Эрика поразили избушки, которые бродили по лесу и паслись без опаски, что их приручит и объездит какой-нибудь звереслов.
Дрессировка диких избушек – целое ремесло. Отец говорил, что мало кто знает, как упросить куреножку врасти корнями-лапами в землю и пустить в себя человека. Все эти «к лесу задом, ко мне передом» – чушь полнейшая: обидится
Ночевали на постоялых дворах.
Снорри Сохач, дождавшись, когда снимут с огня вертел с мясом, щипцами выхватывал из пламени уголек, раскуривал трубку и рассказывал истории о древних временах:
– Был гард великий, раз в десять больше Синичек. И назывался тот гард Вавилон. И жили там разные люди: и высокие, и низкие, и белые, и черные. И кланялись они Крылатой Богине, голой красавице с лапами черноволка и крыльями песчаного дракона!
Эрик и Гель слушали открыв рот.
Снорри оглаживал усы и вдыхал ароматный дым, от которого глаза его блестели, а язык выплетал такие узоры слов, что ничего нельзя было понять. А потом Гель послушно засыпала, а Эрик еще долго валялся на твердой лавке, представляя вавилонские красоты.
И вот – опять дорога.
С утра жарило так, что пот стекал по лицу ручьями. Плащ Эрик привязал к седлу. Отец то и дело вытирал ладонью лоб. Гель ослабила завязки рубахи. И только Урд Криволапая не выказывала признаков неудобства – улыбаясь, говорила, что в пути она как форель на перекате. И подмигивала Гель.
Впереди замаячил частокол гарда, зажатого между лесом и рекой. Или же честнее назвать это поселение хуторком, неспособным дать отпор даже одинокому грабителю? Кривая улочка из нескольких домишек – разве это гард? У частокола и ворот-то не было, одни ржавые петли.
Забытое Проткнутым местечко, рай для ведьм и упырей. Инквизиторы в такую глушь не заглядывают, а ярлу-наместнику без разницы, кто где обитает – лишь бы исправно платили оброк и бунтовать не замышляли.
Эрик привык, что на въезде в любой гард путников останавливали, спрашивали, как зовут и с чем пожаловали. А здесь… Беспрепятственно они въехали в снулый хутор. Тишина и мертвенное спокойствие встревожили мальчишку.
Посреди размытой дождями тропки, испуганно шмыгнувшей между домами, торчал столб. Старый такой столб, весь изжеванный короедами. А на верхушке его вниз головой висела птица, привязанная бечевой за когтистые лапы.
– Пустельга. Это плохо. – Урд потянулась к колчану с дротиками.
Снорри Сохач молча кивнул, соглашаясь с ней.
Мертвая птица, красивая. Ветер шевелил безжизненные крылья, играл черно-белыми перьями. Это знак.
Добрый ли?
А может – предупреждение? Что не стоит сюда соваться?..
Эрик кинул взгляд по сторонам: запустение. Отец научил его не просто так таращиться, но видеть суть. Ну, почти научил.
– Вот, к примеру, старая кузница. Здесь плавили железо из болотной руды. Давно это было. Жгучий покинул горны задолго до твоего рождения, сын. Да и формы из талькового камня много лет уже не используют для отливок. Уразумел?
– Да, отец.
– А теперь сам попробуй.
Эрик
Отец забросил усы за спину, нахмурился и сцедил сквозь зубы:
– Смотри, вон пристань. Значит, здесь торговля водилась. Загон имеется – для коз слишком большой, для коров слишком маленький. Есть мысли, нет? Для людей это загон, рабов здесь продавали. И меха. И китовый ус с моржовым зубом. С Запада везли соль, вино и ткани, стекло и украшения – броши из черепаховых панцирей и ожерелья из жемчуга. Ясно тебе, сын?
– Да!
– Ну-ну… – Отец был не в меру разговорчив. Он сказал, что здесь обменивали рыбу на птичий пух, а корабельные канаты, сплетенные из шкур морских животных, – на заморские пряности. И даже зимой торговля не прекращалась: товар привозили по льду на санях. – А потом случилось что-то. Купцы ушли и не вернулись. Начался голод. Те, кто жил здесь, топили новорожденных у причала, а сами… м-да…
– Откуда знаешь, отец?!
– Птица подсказала. Это место проклято.
4. Проклятое место
Суп с котом получился пересоленным, а усатый-полосатый – недоваренным.
Но слопали и добавки попросили. Мол, хозяюшка, плесни еще, а то с первой ложки дно увидели.
Да кто ж им даст?! Ишь хитрые какие! За просто так их корми! Не богадельня какая, не паперть для калек! Неча рты на чужую миску разевать. Особенно малец пялится, сразу видно – проглот каких поискать. Ну да местные лесовики не лучше, ей же ей, не лучше!..
У, буркала выпучили – сейчас кровью девственниц заливаться начнут. Под столом, чтоб бабушка не приметила, хлюпнут в бересту из-под травяного чая да в глотки поганые опрокинут. Еще и мухоморов сушеных попросят, вприкуску похрустеть. Сбежали от жинок в шинок. После лихих делишек домой никак не добредут. А ведь заждались их в избушках на курьих ножках, ох и заждались…
Кобели гулящие!
И пусть. Лишь бы миски не били, а то не напасешься…
– Эй, хозяюшка! – Это лесовики чего покрепче потребовали.
А у бабушки-то разрешения ярла на продажу хмельного отродясь не было. Но коль свои парни просят, озолотить хотят, кто им откажет?! Не бабушка точно. Помочь страждущему – святое дело, хе-хе. А то еще прутья в метле переломают – как потом на шабаш летать?..
Веселье в разгаре, уже и рассвело давно, а все не расходятся. Ох и огребет бабушка от жен бражников. Ох, достанется старенькой…
Примерно так, наверное, размышляла скрюченная карга, хозяйка единственного оплота жизни в проклятом гарде, куда привел сына и попутчиков Снорри Сохач.
– Что мы здесь делаем, отец? – Голос Эрика дрожал. – Ведь это проклятое место!
– Надо поговорить с народцем. Впереди долгий путь, а народец много о чем ведает.
А началось все с того, что отец приметил в полулете стрелы от пристани, обросшей мхом, избушку на курьих ножках – высокую, в два желудка-этажа, с широкими глазищами-окнами. Говорят, дикую избушку медведь боится, черноволк десятой дорогой обходит. Надо очень постараться, чтобы отвадить избушку от сырого мяса и заставить с аппетитом уплетать солому…