Пока дышу, я твой
Шрифт:
Соренза выпрямилась. Нет, она не позволит себя сломить. С такими, как Доуэлл, надо быть настороже, и она не забудет об этом все выходные. Для него это будет всего лишь приятным разнообразием, сменой обстановки…
Прошло довольно много времени, прежде чем Соренза вышла из кабинета, и за это время она успела прийти в себя и собраться с мыслями. Николас сидел на краю стола в приемной и листал журнал. Увидев Сорензу, он поднялся ей навстречу.
— Не хмурьте брови, у
Не реагируй на его слова, он именно этого и дожидается, приказала себе Соренза и одарила его вежливой улыбкой в сочетании с ледяным взглядом. Однако голос ее прозвучал дружелюбно.
— Я стараюсь об этом не думать.
— В пятьдесят лет, когда вы будете похожи на сморщенную сливу вместо персика, вы так не скажете.
Николас улыбнулся, и Соренза увидела, как холодный зеленоватый огонек в его глазах сменился теплым солнечным светом. Всего раз или два она замечала в нем эту перемену за все время их знакомства. После такого взгляда трудно было остаться равнодушной, но она очень постаралась.
Николас заключил ее в объятия, и лицо его стало серьезным.
— Как его звали? — мягко спросил он.
— Что?
Неожиданный вопрос застал Сорензу врасплох, и от растерянности она даже не стала вырываться, как обычно.
— Как имя того парня, который прикрепил к вам табличку «руки прочь»?
Ее глаза сверкнули.
— Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите! — И она с вызовом посмотрела на него.
— Лгунья. — Его взгляд обжигал. — Кто-то обидел вас, и очень сильно. Как его звали?
— Ник, пустите меня…
— Мы будем стоять так, пока вы не назовете мне его имя. — Самоуверенный, избалованный женщинами ловелас куда-то исчез, и перед Сорензой опять стоял нежный, ласковый мужчина. — Чем больше я узнаю вас, тем меньше понимаю, и мне это не нравится.
В пристальном взгляде Николаса Соренза увидела неуемное желание услышать ответ на волнующий его вопрос.
— Мне казалось, вы слишком заняты, чтобы беспокоиться обо мне, — строго сказала молодая женщина.
Его лицо выглядело непроницаемым.
— Что-то подсказывает мне, что вы говорите не о работе. Я прав?
Еще как прав. Она передернула плечами и попыталась высвободиться из его объятий, но он сжал ее еще крепче.
— Кажется, мы опять вернулись к теме о маленькой записной книжке. Я угадал? — Голос Николаса звучал ровно, но слегка насмешливо.
— Вы сами упомянули о ней. Я просто сказала…
— Я знаю, что вы сказали, Соренза.
В следующую минуту он наклонился и поцеловал ее. Его губы настойчиво и жадно ласкали ее, и этот поцелуй был не похож на все предыдущие, как не походят друг на друга огонь и лед. Соренза попыталась вырваться, но его язык проникал туда, куда ему хотелось, и страстное желание стремительным пламенем охватило
Его руки скользили по ее шелковистой коже, прижимая все ближе к упругой груди, в которой глухо отдавались неистовые удары сердца. Соренза чувствовала, как он осторожно исследует ее тело. И ей было приятно осознавать, что она так легко возбудила его желание…
Треск телефонного аппарата внезапно ворвался в чудесный мир прикосновений и ощущений, и Соренза еще некоторое время стояла как оглушенная, пытаясь определить, сколько времени длилось это сладостное сумасшествие. Пока автоответчик принимал чье-то сообщение, касающееся счетов, Николас мягко произнес:
— Я бы не целовал вас так, будь у меня другая. Пригласил бы в ресторан или еще куда-нибудь, но все осталось бы на деловом уровне.
— Платоническая дружба? — попыталась пошутить Соренза, но в голосе ее явственно слышалась дрожь.
— Да.
Правду ли он говорит? Она посмотрела в его проницательные серо-зеленые глаза и поняла, что не знает. Когда-то она уже поверила влюбленному взгляду — и ошиблась. Воспоминание острым жалом кольнуло в сердце и вызвало судорогу боли на лице.
Николас в который уже раз прочитал ее мысли.
— Но рано или поздно вам придется поверить.
— Почему придется? — не поняла Соренза.
— Потому что вы слишком красивы и желанны. Кем бы он ни был, Соренза, и что бы он ни сделал, ваше будущее в ваших руках, и вы сами сделаете его таким, каким захотите. Вы так не думаете?
Эйфория от его страстных объятий и нежных поцелуев улетучилась, и она вдруг тихо сказала:
— Его звали Саймон Труман…
— И?
— Мы познакомились, когда мне едва исполнилось восемнадцать. Я вышла за него замуж в девятнадцать, а год спустя развелась. — Она с вызовом и болью посмотрела на Николаса. — Вот и все.
— Еще студенткой? — мягко, но настойчиво уточнил он.
Соренза кивнула. Больше она не скажет ни слова.
Николас Доуэлл, пятнадцать долгих лет вращавшийся в мире большого бизнеса, научился контролировать свои эмоции, и это помогло ему сохранить бесстрастное выражение лица.
— Он сделал вам больно?
Это был вопрос, на который — Николас знал это — он не имел права.
— Я не хочу об этом говорить.
— Хорошо, — спокойно согласился он. — Но все, что я сказал раньше, правда. Этот Труман — ваше прошлое, а вы должны жить настоящим.
Он не понимает, о чем говорит. Соренза посмотрела на него долгим задумчивым взглядом. То, что она пережила, — страшно, но ужаснее всего, что это случилось с ней в восемнадцать лет.
— Вы консультировались с психоаналитиком? — спросил Николас через несколько секунд.