Пока дышу, я твой
Шрифт:
— Намекаете, что я этим занимаюсь? — с угрюмой усмешкой спросил он.
— Я этого не говорила. — Намеренно выдержав паузу, Соренза добавила: — Но, как известно, на воре…
— Только не в моем случае, — перебил ее Доуэлл.
— Это хорошо, — многозначительно произнесла она.
— У меня есть свои недостатки, Соренза, но я не распутник.
— Мне кажется, джентльмен принимает мои слова слишком близко к сердцу.
На какое-то мгновение она пожалела, что наговорила лишнего. Но когда Николас повернулся
— На этот раз уже вы задели меня за живое, — согласился он. — Должно быть, я сам напросился.
О нет, не делай этого! — мысленно воззвала к нему Соренза. Ты не тот человек, который легко смеется над собой. Высокомерие и самоуверенность не позволят тебе, и это написано на твоем лице.
— Итак, — лениво протянул Доуэлл, — вы отвергли меня как поклонника, да?
Она не ответила.
— Прекрасно, — сухо, но спокойно констатировал он.
Вспомнив о том, что он на данный момент являлся самым лучшим клиентом «Клейтон и партнеров», Соренза попыталась смягчить разговор.
— Послушайте, Ник, я не хотела вас оскорбить. На самом деле я ведь совсем не знаю вас.
— Это правда.
Они остановились у светофора, и Доуэлл, прищурившись, внимательно посмотрел на нее.
— Так как же нам это исправить?
— А разве нужно это исправлять?
Его горящий взгляд медленно скользил по ее лицу, по нежным розовым губам.
— Может быть, я страдаю оттого, что вы плохо обо мне думаете.
Сексуальная улыбка, сопровождающая эти слова, вновь породила в ней непреодолимое желание близости с этим мужчиной. Она никому раньше не позволяла флиртовать с ней, но с Николасом ей это нравилось. Вот где таилась опасность, избежать которую требовалось любой ценой. Соренза смотрела вперед невидящим взглядом. Одна сумасшедшая любовь уже принесла ей много горя, с нее хватит, и надо быть дурой, чтобы повторить ту же ошибку еще раз. Секса без любви Соренза не признавала, и, следовательно, единственное, что ей оставалось в жизни, — это карьера.
Хорошие друзья, уютный дом, деньги, которые позволят путешествовать по всему миру, — этого ей будет вполне достаточно. И самое главное, никто не будет указывать, как ей жить. Да, независимость — именно то, что ей нужно…
— Скажите мне адрес, — попросил Доуэлл.
Все еще занятая своими мыслями Соренза с минуту соображала, о чем он говорит.
— Что?
— Куда вас везти?
Он мог искоса наблюдать за выражением ее лица, даже когда смотрел на дорогу, и заметил, как плотно сжались губы молодой женщины.
С того момента, как познакомился с этой дикаркой на вечеринке, Николас понял, что она принесет ему кучу неприятностей, и сейчас, увидев ее недовольство, улыбнулся. Он, как всегда, оказался прав. В удивительных серых глазах, в изящных движениях, в гибком стройном теле —
Она походила на пушистого взъерошенного котенка, который, стараясь защититься, забавно машет лапкой.
— Подбросьте меня до офиса, если вам нетрудно.
Эти серые глаза — сколько в них упрямства, подумал Николас. И почему они не зеленые, не голубые и не карие, как у большинства женщин, а именно серые?
— Я намерен отвезти вас домой, — заявил он.
— Мне надо закончить кое-какие дела.
— Дела подождут до завтра, а сегодня вам необходимо отдохнуть, — растягивая слова, произнес Доуэлл.
Почему она так запала ему в душу с того первого вечера? Он никогда не испытывал недостатка в женском обществе — от этой мысли его передернуло, — но что было такого особенного в этой женщине, если она показалась ему столь непохожей на других? А может, она ничем и не отличается от них, а просто разыгрывает перед ним роль? Как бы там ни было, ей удалось его заинтриговать.
Николас с раздражением провел рукой по волосам. Отношения между мужчиной и женщиной давно перестали быть для него загадкой: животная страсть — единственное, на чем они строятся, и отрицать это сейчас означало бы противоречить самому себе. Разум его отказывался признавать Сорензу исключением из правил, но внутренний голос упрямо твердил, что эта женщина уникальна и, кроме того, как ни парадоксально это звучит, одинока.
Доуэлл видел в зеркале, как Соренза, полная решимости ехать на работу, а не домой, морщась от боли, пробует шевелить загипсованной ногой. Тебе сейчас нужен горячий бульон, таблетка болеутоляющего и постель, теряя терпение, подумал он. Что за сумасшедшая!
— Так вы скажете мне адрес или мы будем кататься по Новому Орлеану до утра?
Последние слова Николаса прозвучали довольно резко, даже грубо, но он отнюдь не собирался извиняться. Упрямство Сорензы в конце концов разозлило его.
Доуэлл бросил на нее разъяренный взгляд и увидел, что ее щеки пылают, а ноздри раздуваются от возмущения. Да как ты смеешь мною командовать? — говорил весь ее вид.
— Я живу рядом с офисом, — дрожащим от негодования голосом вымолвила Соренза. — Езжайте прямо, я скажу вам, где свернуть.
— Благодарю, — последовал саркастический ответ.
— Не стоит.
Остаток пути они проехали молча. Когда Соренза попросила Николаса затормозить у одного из домов, который и был ее жилищем, он бросил многозначительный взгляд на ступеньки, ведущие к входу, и присвистнул.
— Знаю, в моем теперешнем состоянии мне будет трудно подниматься, — сказала Соренза, прочитав его мысли. — Но я попрошу Мэри принести мне завтра костыли, — поспешно добавила она, — и таким образом смогу передвигаться.