Пока мы будем летать
Шрифт:
— У меня есть бисквиты. Я могла бы сделать чай, если ты хочешь, — говорит Мишель. Похоже, ей наскучает просто молчать. Я благодарна ей за то, что она первой нарушает убийственную тишину, вырывает меня из водоворота мыслей. Похоже, я никогда не научусь плавать.
— Да. Это было бы замечательно, — совсем тихо произношу я, подавляя слезы, что просятся наружу. Матрас прогибается, когда девушка поднимается с места, а моё костлявое тело подскакивает на пружинках. Боже мой, как я могла позволить этому случится?
Встаю с кровати следом за Мишель. Чувствую себя старухой, у которой ломит
Мишель приносит на большой тарелке бисквиты, чашу с джемом и чай в красивых чашечках, украденных из родительского сервиса. Она садится напротив меня. Мы всё ещё сидим в темноте, и я прошу девушку не включать свет, когда она поднимается с места, чтобы сделать это.
— В последнее время мы будто перестали общаться, — осторожно произносит Мишель. — Мне не хватает нашего общения.
Беру кусочек бисквита. Подношу ко рту, но сразу же чувствую подкатившуюся к горлу тошноту. В последний раз после того, когда я нормально поела, меня всю ночь тошнило. Это было ужасно. Но я всё равно делаю над собой усилие, чтобы откусить хотя бы маленький кусочек и проглотить его.
— Ты ненавидишь меня за это? — вырывается у меня. Сложно держать внутри то, что рвется наружу.
— Что? Нет, — она хрипло смеется, опуская голову вниз. — Вовсе нет, — произносит девушка, и улыбка меркнет. Ей будто хочется что-то сказать мне, но она не решается.
Мне кажется, будто у меня раздувается желудок от каждого съеденного кусочка. Покончив с бисквитом, решаю, что мне больше не стоит есть. В норму тоже нужно приходить постепенно. Беру в руки чашку с чаем и отхлебываю.
— Я должна тебе кое в чем признаться, — моё сердце падает в пятки. Откладываю чай в сторону и готова внимательно слушать. — Ты же знаешь, что я переехала в город в начале учебного года. Я готовилась к тому, что быть новенькой это сущий ад, но я и подумать не могла, что будет так тяжело, — она таит дыхание, подавляя свои эмоции, вырывающиеся наружу. Нахожу её ладонь и легонько сжимаю. Говорить всегда тяжело. — Я пришла на одну из вечеринок, которую устроил один из парней из футбольной команды. Мой парень сказал, что это отличный шанс завести себе друзей. Я обещала ему пойти. Там я увидела тебя и твою подружку…
— Лиззи, — перебиваю, но сразу же поджимаю губы. Ей и так нелегко.
— Да. Прости, но когда я увидела вас, то сразу подумала, что вы двое из тех сучек, которых вся школа хочет. Я даже не надеялась подружиться хотя бы с одной из вас, — девушка улыбается. Она из-за этого сказала те слова? Только лишь из-за этого она пожелала мне смерти? — Я хотела уйти с той вечеринки пораньше, но ко мне начал приставать один парень. Эрик Хьюстон, — ещё один друг Зака. Ничем не отличается от Дональда Николса. Почему все парни в футбольной команде такие озабоченные? — Я тогда прыснула ему в глаза перцовым баллончиком. И надеялась на то, что всё обошлось.
Не могу уловить связь между мной и Эриком. Я с ним даже ни разу не общалась. Чай уже остыл, бисквит начал засыхать, но сладкий запах джема продолжает навеивать ложное чувство покоя.
— Через неделю в школе появились слухи о том, что у меня сифилис. Будто я заразила им Эрика.
— Но я не…
— Теперь я знаю, — её голубые глаза встречаются с моими. — Теперь я знаю, что это была не ты.
Я слышала о девушке, у которой был сифилис. Кажется, от Лиззи. Но я не придавала значения этому. Меня беспокоили отношения с Заком, а всё остальное было не важно. Я даже не знала Мишель до того момента, пока она не познакомилась со мной.
— Это была твоя подружка. Стюарт помог мне прижать Эрика к стенке, чтобы тот сказал правду. Он сказал, что спал с Лиззи. Это она заразила его чёртовым сифилисом. Но чтобы не портить своё «честное» имя, бросила тень на меня, — девушка пожимает плечами.
Меня будто ударяет битой по голове. В глазах на несколько секунд темнеет. Она одурачила меня. Лиззи специально прислала мне те видео, чтобы лишить меня тех друзей, которые у меня есть. Она сделала это намеренно, ведь знала, как много для меня начали значить Мишель и Фостер.
— Прости меня, — произношу я и через секунду оказываюсь в крепких объятиях блондинки.
Она не обижается на меня. Она понимает меня. Чувствует меня.
Первое время мы молчим. Я беру в руки остывшую чашку с чаем и начинаю пить, заполняя пустоту внутри.
— Стюарт тоже хотел прийти, но я подумала, что это не лучшая идея, — сказала Мишель, и мы обе рассмеялись.
Лёд постепенно тает. Мы пытаемся не затрагивать тему школы. Разговоров нам хватает о другом. Мы проникаем в самые давние воспоминания друг друга. Я рассказываю ей о Харпер. О Брук, с которой я знакома, кажется, вечность. Мы говорим о Томе. Мишель рассказывает о своем парне. О детстве в Шотландии, откуда она родом и её семье.
Чай, бисквиты, джем, искусственное небо на потолку, сладкий запах манго, витающий в воздухе, и теплые разговоры. Никаких воспоминаний об отце или матери. Я не хочу больше врать. Но я не хочу больше вспоминать о них. Образы этих людей умерли в моей голове. Для меня они умерли и в жизни.
***
Сижу на крыльце дома, прижимая к себе ближе колени. Конец марта по-прежнему не радует теплом, но теперь хотя бы не идет снег. Ночью ещё холоднее, но я сижу в одном лишь свитере, пижамных розовых штанах и в теплых вязанных носках, которые мне на Рождество подарила Луиза.
Два часа ночи. Мне не спится. К счастью, завтра всего лишь воскресенье. Я смогу нежится целое утро в кровати, не думая о том, что мне нужно куда-то идти.
Уже трижды пыталась набрать номер Фостера. Необходимость поговорить с ним поглотила меня. После того поцелуя он не стал говорить мне и слова. В отличии от Мишель Стюарт даже не пытается снова заговорить со мной. В магазине он меня избегает, в школе даже не смотрит в мою сторону. И вот я сжимаю в холодных ладонях телефон, почти готова в который раз набрать его номер телефона, но терзаю себя сомнениями на счет того, готов ли он к тому, чтобы слушать мои нелепые оправдания.