Пока мы рядом
Шрифт:
— Да, мы подумали, что так будет лучше, — отвечает Кармен.
Лично я так не думаю. У меня стойкое ощущение, что это будет куда хуже, чем химиотерапия. Даже в страшном сне я не мог бы представить себя на сеансе у психотерапевта.
Кабинет Герды больше напоминает темницу размером два на три. Из обстановки — пара низких стульчиков («сидя на низких стульях, легче общаться»), пуфик, традиционная настольная лампа, длинный стол с допотопным кассетным магнитофоном. Фирма «Йоко», очень похож на мой первый кассетник. Первая песня, которую я записал на нем, помню, была «Мне нравится треск битого стекла» Ника Лоу. О да, и еще «Псих-убийца» группы «Токинг
Герда извиняется за тесноту.
— К счастью, скоро мне дадут другой кабинет, более просторный, с окнами, так что можно будет видеть дневной свет, а пока приходится довольствоваться тем, что есть. Сожалею, но кофе у меня нет. Хотя я и не переживаю по этому поводу. Лучше выпьем чаю. Вам с сахаром?
Она наливает нам чаю и садится на низкий стул. Кармен усаживается на другой стул, а я устраиваюсь на пуфе.
— Итак, — начинает Герда беседу — как я полагаю, с терапевтическим уклоном.
— Да, — говорит Кармен.
— Что ж, вот такие у нас дела!
— Да. Можно и так сказать.
Должен признать, Кармен легко настраивается на нужную волну. Чего нельзя сказать обо мне. Я изо всех сил пытаюсь не демонстрировать отсутствие интереса к происходящему, но подозреваю, что это написано у меня на лице, и расшифровать меня Герде не составит труда. Впрочем, на то она и профессионал, и ее нисколько не смущает мое плохо скрываемое раздражение. Она по-прежнему возмутительно любезна.
— Вам тяжело сидеть с психотерапевтом и обсуждать болезнь, которая может убить вас? Как вы переживаете это, находясь в самом расцвете сил?
Постой-ка! Куда ты так гонишь? Герда четко знает, на какие кнопки нажать. Я в испуге смотрю на Кармен. Ну вот, опять слезы. Я крепко сжимаю ее руку и начинаю поглаживать. В последние недели, с тех пор как у Кармен обнаружили рак, я глажу ей руки чаще, чем за все семь лет нашей совместной жизни. Герда ничего не говорит. Я смотрю на руку Кармен. Мне неуютно, как будто меня просвечивают рентгеном, чтобы узнать, насколько искренне я переживаю болезнь жены и перспективу летального исхода. Склонившись к Кармен, я спиной чувствую взгляд психотерапевта и сознаю, что она уже вынесла свой вердикт: он не любит ее, потому что не пролил ни слезинки.
— Рассказывайте, Кармен, не держите в себе, — подает голос Герда.
Кармен говорит, что в последние недели мы упали с небес прямо в ад. Что все было так хорошо, и мы были так счастливы втроем, и вдруг, неожиданно, удар, шок, потрясение, и все рухнуло.
— Не проходит и минуты, чтобы я об этом не думала, — признается она Герде.
Это для меня новость, но, разумеется, я не собираюсь делиться этим с Гердой. Что касается меня, я могу часами об этом не думать. Да что там говорить, стоит мне утром переступить порог «MIU», как я разом отключаюсь от раковой тематики. Я думал, что и у Кармен так же. Взять хотя бы вчерашний вечер. Мы все дома, наслаждаемся семейным уютом, как в старые добрые времена, когда никакого рака не было и в помине: Луна в своей кроватке, «Может, чайку?», Кармен на диване, листает журнал «Эль», я перед телевизором, и все так спокойно. Конечно, я старательно избегаю волнующих разговоров, задаю лишь туповато-невинные вопросы. «Тебе вафли или кусочек торта, дорогая?» «Хочешь стакан минералки или немного вина?» «Посмотрим „Клан Сопрано“ или фильм на, „Канале-плюс“?»
— В последние дни вы не замечали, что, предположим, вы занимаетесь чем-то и это вас успокаивает? — спрашивает Герда.
Кармен задумывается.
—
— Нет. — Кармен решительно качает головой. — Это всегда напоминает мне о том, что я могу не увидеть, как подрастает моя дочь.
Коробка с носовыми платками на столе Герды заметно пустеет. Черт, как я мог сморозить такую чушь? Я готов сгореть от стыда. Уж лучше помалкивай, Дэнни.
— Хотя, постойте, я кое-что вспомнила… — говорит Кармен. — В прошлый уик-энд, когда я работала в саду, мне стало легче, — прибавляет она. Теперь, похоже, черед Герды вызывать у Кармен слезы. Только психотерапевт делает это намеренно, в то время как я просто ляпнул.
— Но тогда вы должны были подумать, что не увидите, как ваш сад зацветет на следующий год…
О, господи. Шлюзы открыты, и уже ничто не остановит этого потока слез. Герда озвучивает то, о чем мы даже не задумываемся: Кармен может не дожить до следующего года. Своим согласием на химиотерапию мы как будто отгородились от столь зловещего сценария.
Теперь и я в роли подопытного кролика. Герда приступает к перекрестному допросу.
— А вы, Дэн, скажите, только откровенно, разве вы не задумываетесь о том, что вы такого сделали, чем заслужили все это? Не задаете себе таких вопросов?
Удар под дых.
То, что оказалось не под силу Кармен, Фрэнку, Мод, Томасу и Анне, удалось Герде, причем при первом же обращении в мой адрес. Герда бьет по моему самому больному месту. Я никому об этом не говорил. Я скрываю это под плотной маской, но это правда. Я чувствую, что рак наносит мне такой же страшный удар, как и моей жене. У меня такое ощущение, будто я пойман с поличным.
Я опускаю голову, киваю и чувствую, что глаза на мокром месте. Черт. Почему сейчас, при первой же атаке Герды на моюдушу? Черт возьми, почему я не выдавил из себя слезы раньше, когда это пошло бы на пользу имиджу безутешного мужа? Когда я мог показать Герде, как сильно я люблю Кармен? Почему я раскололся сейчас, когда Герда начинает копаться в моихчувствах, почему вдруг именно сейчас у меня случилось недержание слезной жидкости? Бьюсь об заклад, Герда считает меня самовлюбленным идиотом, который делает вид, будто переживает за жену, а на самом деле нарушает неписаное правило супругов раковых больных: не предавайся жалости к самому себе. С поникшей головой, комкая в руке носовой платок, который мне протянула Кармен, я горько плачу.
— Вы чувствуете свою вину в том, что жалеете и себя тоже? — спрашивает Герда.
— Да… отчасти… — всхлипываю я, испытывая жуткий стыд. Который день уже в моей голове звучит противный голосок, который издевается надо мной, хихикает, когда я читаю эти чертовы книжки Симонтона, сопровождаю Кармен на консультации к врачам и сеансы химиотерапии, твердит, что все это не в счет. На последнем сеансе не было той лысеющей женщины — отдыхает? вылечилась? сдалась? умерла? — не было и ее мужа. А тот парень снова был в кепке «Гэтсби», но опять без своей девушки. Такое ощущение, будто все то хорошее, что я делаю, перечеркивается моей гнусной нескончаемой потребностью в самоудовлетворении. Это как у педофила, который годами сдерживается, но все равно постоянно чувствует себя виноватым, потому что не может избавиться от своих грязных мыслей о детях.