Пока не поздно
Шрифт:
— Голень ушибла… о твою кровать, — прошипела она сквозь зубы. — Что я за дура, что за дура!
— Не плачь, — мягко произнес Энтони.
— И не думала даже! — всхлипнула Мей, крепко, до боли, зажмуриваясь. — Из-за чего бы мне плакать? — Только из-за того, что второй такой неумехи в том, что касается младенцев, в целом свете не сыщешь? Или из-за того, что я напрочь позабыла, что электричество «вырубили», и, как последняя идиотка, постеснялась вернуться за свечой? — мысленно растравляла она свои раны…
— Ну,
— Как — так? — пробормотала она, смахивая слезы.
Энтони глухо застонал. Не глядя поставил подсвечник на комод… А в следующий миг язык его мягко коснулся ее верхней губы, слизывая соленую слезинку. Еще секунда — и мимолетная ласка переросла в поцелуй, жадный, нетерпеливый, решительный, самозабвенный.
— Прости… не могу совладать с собою, — шепнул Энтони в ее приоткрывшиеся губы.
В груди Мей всколыхнулось нечто пугающее — дикая, неистовая жажда, сила, требующая выхода. Туго натянутая нить самоконтроля с треском оборвалась, и молодую женщину швырнуло во тьму неведомого мира, где плясали языки неуемного пламени, где испепеляющий жар грозил истребить последние остатки здравого смысла.
— Да! — простонала она.
Мей запустила пальцы в его волосы, самозабвенно перебирая шелковистые пряди. А губы ее словно сами собою отвечали на дурманящие поцелуи с таким неистовством, что она не узнавала сама себя.
— Боже, как ты прекрасна! — пробормотал Энтони.
— Я?
— О да, да!
Мей словно воплощала в себе и страсть, и жажду, и пьянящее безумие. Но не одна она. Стоны Энтони вторили ее собственным, руки его обретали все большую смелость, чуткие пальцы ласкали, гладили, теребили разгоряченное тело…
Она запрокинула голову — и жаркие губы обожгли ее шею, отыскали ложбинку, где неистово пульсировала синяя жилка, и туда сию же секунду скользнул язык, увлажняя и будоража. Мей стонала и вскрикивала — сладкая мука пронзала ее тело, заставляла крепче стискивать бедра, лишала разума и воли.
— Энтони, — вздохнула она и снова не сдержала бессвязного, исполненного страсти возгласа, когда зубы его затеребили ее припухшую нижнюю губу.
— О да! — прошептал он.
От этого грудного, глубокого, исполненного страсти голоса Мей как бы обмякла и почувствовала, что под тяжестью тела Энтони падает назад… Желанное бремя, подумала она, застонав от наслаждения. О, эта мускулистая широкая грудь и эти бедра, что неумолимо стискивают ее собственные, так что она уже не в состоянии удержать равновесия…
В следующий миг оба уже рухнули на кровать, и Мей напрочь позабыла о том, что совсем недавно пыталась устоять на ногах… Она беспомощно распростерлась на ковре, не в силах приподняться, пленница разгоряченной плоти
Мей инстинктивно изогнулась, пролепетала что-то неразборчивое и судорожно вцепилась Энтони в плечи, притягивая его к себе все ближе и ближе.
— Пожалуйста, — шептала она, позабыв про смущение и стыд, про осторожность и здравомыслие.
В голове Энтони словно сработал невидимый тумблер, отключивший механизмы контроля. Он осыпал губы Мей исступленными поцелуями, судорожно сжимал ладонями лицо — и она радостно приветствовала подобное неистовство.
Дрожа от нетерпения, Энтони издал низкий горловой звук, выпрямился… В мягком свете свечи глаза его казались темными от страсти. Он сорвал с себя джемпер, наклонился, снова осыпал Мей поцелуями, от которых та едва не теряла сознание, непослушными пальцами принялся расстегивать пуговицы рубашки.
Мей не могла больше ждать. Ей не терпелось в полной мере ощутить его наготу, прижаться к нему всем телом. Она резко села, одним движением сорвала с себя платье, а затем, взявшись за полы его рубашки, решительно развела их в стороны.
И припала лицом к широкой груди, целуя, покусывая, упиваясь запахом и солоноватым привкусом. Вот губы ее сомкнулись на плоском, твердом соске. Энтони вздрогнул, схватил Мей за плечи и, дрожа от неутоленной страсти, отстранил.
— Это слишком, — прохрипел он. Но при виде роскошной груди под алым шелковым лифчиком перед глазами у него все плыло.
— Вовсе нет, — чуть слышно выдохнула Мей. — Не слишком.
Она трепетала от сладкого предвкушения. Нервы ее были на пределе, и все сильнее разгорался жар между бедер.
— Прикоснись ко мне, — зашептала она, ладонями приподнимая свои груди.
— Боже, Мей, ты… ты само совершенство! — прорычал он глухо. И при этих словах соски ее ожили и напряглись, четко обозначившись под туго натянутой тканью.
Энтони протянул руку. Пальцы его заметно дрожали. Мей завороженно ждала. Карие глаза затуманились страстью, дыхание участилось, с губ срывались глухие стоны.
Палец его скользнул по тугому бугорку в центре правой груди, и от этого нежнейшего из прикосновений Мей вздрогнула всем телом, точно в грудь ей вонзили острый нож.
— Ох-х, — простонала она. — Еще… Как хорошо… Прикоснись ко мне, Энтони, ну, прикоснись же еще!
На сей раз в ход пошел большой палец. Мей нервно сглотнула, не в силах более выносить сладкую муку. Она запрокинула голову в немой мольбе: ну пожалуйста, облегчи агонию, воздай должное и второй груди!
Энтони осторожно потянул за тонкую бретельку. Взгляд серых глаз, неотрывно прикованный к лицу Мей, гипнотизировал и возбуждал. Слишком он медлит, слишком ласков… Как нежно скользят по предплечью его чуткие пальцы… Но ей нужно большего. И сейчас же!