Пока не пропоет петух
Шрифт:
Элена пришла, когда рассвело и когда Стефано уже жевал кусок сухого хлеба. Она робко, с горшком в руках, остановилась на пороге и Стефано понял: ее смущало, что она может застать его в постели.
Стефано попросил ее войти и улыбнулся ей, забирая у нее горшок и украдкой лаская руку, чтобы она поняла: этим утром им не придется закрывать ставни. И Элена улыбнулась.
— Ты меня еще любишь? — спросил Стефано.
Элена, смешавшись, опустила глаза. Тогда Стефано сказал, что ему приятно немного побыть с ней, даже не целуясь, ведь она думала, что ему от нее нужно только это. И пусть она простит, если он был с ней грубоват и вел себя, как дикарь, но он так долго жил
Элена, мрачно, но с умилением глядя на него, произнесла: «Хотите я приберу у вас?».
Стефано, смеясь, взял ее за руку и сказал: «Почему ты ко мне обращаешься на „вы“?», обнял и поцеловал, а Элена вырывалась из его рук, потому что дверь была открыта.
Потом Элена спросила: «Хочешь, я подогрею молоко?», а Стефано ответил, что этим занимаются жены.
— Я столько раз это делала, — недовольно заметила Элена, — для того, кто меня даже не благодарил.
Стефано сел на край кровати и, слушая ее, закурил сигарету. Было странно, что эти горькие слова изливаются из тела, прикрытого коричневой одеждой. Ставя кастрюльку на печку, Элена жаловалась на своего прежнего мужа. Но Стефано не удавалось совместить этот голос и робкие взгляды с воспоминанием о неистовой близости. Окутанная сладковатым козьим запахом, поднимавшимся от печки, Элена делалась вполне сносной, становилась обычной, доброй женщиной, нелюбимой, с присутствием которой смиряешься, как с курами, метлой или служанкой. И теперь, поддаваясь обману, что, мол, между ними ничего не было кроме неяркой вспышки чувственности, Стефано мог поддерживать разговор и наслаждаться в глубине души неожиданным покоем.
Элена начала убирать комнату, согнав Стефано с кровати. Он выпил свое молоко, а потом стал заворачивать плавки в полотенце. Элена, подметая, добралась до ящика с чемоданом, провела вокруг него метлой, подняла глаза и резко сказала:
— Тебе нужен шкафчик для белья. Ты должен распаковать свой чемодан.
Стефано от удивления не нашелся, что и возразить. Столько времени нераспакованный чемодан пролежал наверху, оставалось только закрыть его и уехать, но куда? Так он объяснил и Джаннино, имея в виду тюрьму, имея в виду тот документ, что мог прибыть, и на него вновь надели бы наручники и услали бы Бог знает куда. Сейчас он об этом больше не думал.
— Пусть лежит, где лежал.
Элена со своей привычной сердитой заботливостью взглянула на него. Стефано чувствовал, что не может уйти так, что в завершении утра нужно немного любви, но вместе с тем не хотел, чтобы это стало привычным, поэтому в нерешительности застыл на пороге.
— Иди, иди, — покраснев, сказала Элена, — иди купаться. Ты как на иголках.
— Ты видишь, что утром мы одни, — пробормотал Стефано. — Ты будешь приходить по утрам?
Элена, как бы отвечая, уклончиво махнула рукой и Стефано тотчас ушел.
Дни были еще настолько длинными, что достаточно было на мгновение остановиться и оглянуться вокруг, чтобы почувствовать себя обособленным, как бы вне времени. Стефано обнаружил, что морское небо становилось более свежим и как бы стеклянистым, почти обновленным. Когда босой ногой он прикасался к песку, ему казалось, что он прикасается к траве. Это произошло после череды ночных гроз, которые залили его комнату. Погода вновь стала ясной, но в середине утра — теперь он пораньше уходил на берег, потому что многие постоянные посетители остерии ему надоели, а Джаннино и кое-кто еще приходили только в полдень — жарища, трезвое отчаяние летнего пекла были уже в прошлом. Иногда по утрам Стефано замечал, что большие рыбацкие лодки, обычно замотанные в парусину и уткнувшиеся в
Разговаривая с Пьерино на скале, Стефано пошутил: «И вы сидячий», — намеренно сказал он ему как-то утром. Но тот ничего не вспомнил.
— Отдыхать нам осталось немного, — продолжил он, указывая подбородком на белесые перистые облачка в небе над холмом. — Мне говорили, что зима здесь суровая.
— Вот уж нет, в январе я уже купался.
— Ну, у вас другая кровь, — ответил Стефано.
— А у вас была лихорадка?
— Еще нет, но в такие ночи обязательно будет.
— Ну что за деревня, — с издевкой произнес Пьерино, протягивая руку к берегу.
Стефано улыбнулся: «Если ее хорошо узнать, то деревня как деревня. Я здесь уже четыре месяца и мне она уже кажется терпимой. Мы тут на отдыхе».
Пьерино, опустив голову, молчал, думая о другом. Стефано в море, потемневшем от несущихся облаков, разглядывал под ногами пену.
— Взгляните, что за деревня! — повторил Пьерино и указал ему на черные, разбросанные в море, в солнечном пятне под последним выступом берега, точки. — Видите? Это женское отделение.
— Может быть, ребятишки, — пробормотал Стефано.
— Что вы! Там женский пляж, — поднимаясь, сказал Пьерино. — Как только эти женщины думают забрюхатеть? Если никто к ним не прикоснется, они никогда не станут полноценными женщинами.
— Уверяю вас, что кто-то к ним прикасается, — проговорил Стефано. — Сколько домов в деревне, столько прекрасных прикосновений. Все это происходит. Спросите у Каталано.
— А вам нравятся здешние женщины? — спросил Пьерино, приготавливаясь прыгнуть.
Стефано скривил рот: «Их почти не видно…»
— Они похожи на коз, — продолжил Пьерино и нырнул.
Когда они одевались на берегу, Стефано, смеясь, сказал: «Тут есть одна, коза из коз, в сером доме за мостом. Вы ее знаете?».
— Дом Спано?? — останавливаясь, проговорил Пьерино.
— Тот, с геранями на окне.
— Тот. Но извините, не понимаю сравнения. Это нежная женщина и сложена хорошо. Вы ее знаете?
— Я видел ее с кувшином у источника.
Пьерино рассмеялся: «Вы видели служанку».
— Действительно…
— А я говорю о Кармеле Спано и могу еще сказать, что она помолвлена с Джаннино Каталано.
— Конча?..
Когда они добрались до остерии, все прояснилось, и Стефано понял, почему было столько улыбок и насмешек, когда он так легкомысленно вел себя в то утро. Все мысленно сравнивали его грубые слова по поводу служанки с неизвестной ему хозяйкой дома, а всплывшее имя Джаннино еще больше увеличило эту путаницу.
— Эту Кончу я видел один раз, — проговорил Пьерино, — она не показалась мне такой мерзкой, как вам. Я бы сказал, что она похожа на цыганку.
В этот момент на порог вышел Гаетано и, должно быть, что-то услышал, потому что пристально посмотрел на них. Стефано вошел, не обращая на него внимания.