Пока нормально
Шрифт:
– Никогда не метай подковы с техасцем. Они страх как не любят проигрывать. Ну так что, партнер, как ты собираешься потратить свои сто долларов?
Он сел за свой стол и положил на него ноги рядом с каким-то длинным футляром.
Я посмотрел на футляр.
– Если бы ты спросил меня – хотя это совсем не обязательно, потому что деньги твои, – то я открыл бы сберегательный счет в банке, чтобы копить на колледж. Это было бы неплохое начало.
– Сто долларов?
– Те сто долларов, которые я отправил тебе с твоим отцом. Когда
– Нет-нет, получил, – сказал я. – Спасибо. Копить на колледж – это хорошая идея.
Он смотрел на меня не отрываясь. Долго.
– Что? – спросил я.
– Ты и мяча не получил.
– Я его получил. Отличный мяч. Он сейчас у меня в комнате. Спасибо.
– Правда?
– Правда.
Что ж, мой отец не соврал. Надо быть придурком, чтобы кому-нибудь верить.
Мистер Баллард снова откинулся на стуле, кивнул, слегка улыбнулся.
– Так что я еще могу для тебя сделать?
Я посмотрел в его окно, мимо орхидей на подоконнике, в сторону реки. Она была широкая, и с деревьев на том берегу уже начали осыпаться листья. Холодало.
– А вы здесь тренируетесь кидать подковы?
Игровая площадка была у реки, и мы с мистером Баллардом потренировались немного в прохладе, под шум воды, а еще под звон подков о колышек, когда кидал он, и шлепанье подков о землю, когда кидал я.
Вот наши результаты в цифрах:
Мистер Баллард набросил на колышек четыре подковы подряд, а в другой раз – пять подряд.
Всего он набросил на колышек четырнадцать штук.
А шесть штук оперлись на колышек – что тоже считается, между прочим.
У меня подкова оперлась на колышек один раз – и это, напоминаю, считается.
А один раз я попал прямо на колышек – моя подкова зацепилась за него сверху, покрутилась на нем и упала на песок.
Кажется, мистер Баллард обрадовался моему попаданию больше, чем я сам.
– Прямо в яблочко! – сказал он. – В этот раз ты поймал абсолютно правильную дугу. И неважно, сколько оборотов подкова сделает на колышке: главное, чтобы она упала плоско, как у тебя.
И если вы думаете, что по части метания подков мне ничего не светит, потому что по-настоящему я попал всего один раз, вам стоит знать, что четыре раза я попал очень близко, а два раза мои подковы звякнули о колышек – и это не так уж плохо, хотя по правилам и не считается.
– Еще немного тренировок, и ты побьешь президента Линдона Джонсона одной левой, – сказал мистер Баллард. – Приходи когда захочешь, ладно? Подковы всегда будут тебя ждать. – Он положил их у колышка. – Вот здесь.
Мы
Я тоже.
Между этой картиной и Морской Чайкой не было совсем ничего общего. Сначала вы даже не видели самого Желтоногого Улита. Вы видели только его мир. Там была осень, и трава потихоньку желтела, а деревья уже стали золотые и красновато-коричневые, цвета старого кирпича. Желтоногий Улит шел по солнечной поляне с таким видом, точно все вокруг принадлежит ему. Вода перед ним была темная, а лес позади – еще темнее. Там было совсем темно. Но Одюбон кое-что понимал в композиции: он нарисовал спину птицы ровной, как горизонт, и прямо посередине картины, и клюв ей сделал такой же ровный и прямой, а ее глаз как будто говорил: «Я-то знаю, кто здесь главный». Нельзя было хоть немножко ей не позавидовать.
Я наклонился поближе. Черточки на воде шли параллельно линии клюва. Это было бы нетрудно скопировать. А вот что трудно, так это ноги. Задняя нога стояла на земле так, как будто вот-вот должна была оторваться от нее и шагнуть вперед, и все вместе выглядело так, что вам сразу становилось ясно: ни голова, ни спина никуда двигаться не будут, только ноги. Каким образом он умудрился показать, как именно будет двигаться эта птица, хотя на картине она еще не двигалась?
– Еще чуть-чуть, и нам придется вставить ее в рамку вместе с тобой, – сказала миссис Стенсон.
– По-моему, – сказал тот, который держал рамки, – если вы собираетесь повесить ее туда, на шкаф, вам лучше взять вот эту раму из красного дерева. Она хорошо подходит по цвету.
– Но мы еще не уверены, что повесим ее туда, – сказала миссис Стенсон. – Может быть, мы повесим ее рядом с окном, как будто птица выглядывает наружу. Тогда красная совсем не подойдет.
– А ты как думаешь? – спросил мистер Баллард.
Я поднял глаза. Он спрашивал меня.
– Я думаю, ее место в той книге, откуда ее взяли, – сказал я.
Знаю. Такое мог сказать только урод. Полный урод. Я и не собирался этого говорить. Ведь мистер Баллард уже как бы дал мне тот бейсбольный мяч с подписями, и сто долларов, и вообще. У меня на руке были его часы «Таймекс»! Так что мне лучше было бы помалкивать.
Но он сам спросил.
Тот, который держал рамки, посмотрел на меня так, словно я только что попытался вынуть у него из кармана кошелек.
А миссис Стенсон – так, как будто я зашел слишком далеко.
А мистер Баллард спросил: