Пока сияют звезды
Шрифт:
— Жарко будет в пиджаке, — с сомнением говорила я.
— Нормально будет, — отвечала Светка, рассматривая надписи на бирках. — Видишь, здесь синтетика сплошная. Это тебе не шерсть. Зато впечатление произведешь. Скажут, вот какая девушка скромная, даже в мужском монастыре ничего лишнего себе не позволяет. Разрез на юбке, правда, великоват, но тут уж… Надо же тебе как-то передвигаться, а если на этой юбке да еще разрез зашить… это будет просто караул. Японский балет. Да, еще туфли обязательно на низком каблуке. Или вообще без каблука. И возьми с собой косынку какую-нибудь или шарфик. Такой…
Подкованная на все четыре колеса Светкиной консультацией, на следующий день около одиннадцати часов я уже стояла в церкви на Третьей Огородной. Пристроившись в уголке, возле самого входа, я слушала пение и смотрела на истово крестящихся людей, но мысли мои были далеко.
Я внимательно изучала священников и тех, кто прислуживал им во время выполнения обрядов, пытаясь определить, к кому мне лучше всего обратиться со своим выдуманным интервью.
Один дядечка с виду показался мне здесь главным, потому что во время службы все обращались преимущественно к нему, и я решила, что именно его мне следует побеспокоить своими заранее заготовленными вопросами. Однако, лишь только закончилась служба, намеченный мною дядечка немедленно куда-то испарился.
Беспомощно оглядываясь кругом, я все пыталась его высмотреть, но ничего у меня не вышло. Тогда я обратилась к молодому монаху, который сидел в церковном магазине, где продавались свечки и иконы:
— Простите, могу я вас спросить?
— Да, пожалуйста.
— Я работаю в газете «Тарасовские зори», и у меня задание написать репортаж о вашем монастыре. Я бы хотела поговорить с… ну, кто у вас тут главный?
— Вам, наверное, нужен настоятель?
— Да, да, именно… именно настоятель. А как мне его найти?
— Вам придется подождать немного, он сейчас разоблачается после службы, а потом можно попросить кого-нибудь, чтобы вас проводили. Да вот хоть отец Игорь может вас проводить. Отец Игорь, не поможете нам?
К нам подошел высокий бородатый отец Игорь, который чем-то занимался в дальнем углу церкви.
— Вот из газеты, хотят с настоятелем поговорить, не проводите?
Критически осмотрев меня, отец Игорь не очень довольным голосом сказал:
— Узнаю.
После этого он удалился во внутренние помещения, и мне пришлось еще довольно долгое время провести в ожидании.
Наконец отец Игорь вернулся и так же лаконично сказал:
— Идемте.
Вслед за ним я прошла в одно из боковых помещений церкви и оказалась в комнатке, больше напоминающей обычный кабинет где-нибудь в офисе, чем церковное помещение. В комнатке стояли диван, два кресла и стол, на котором располагались компьютер, принтер и все, что необходимо для делопроизводства.
В одном из кресел сидел настоятель.
После первых приветствий я сообщила ему, что по заданию газеты должна сделать репортаж о жизни тарасовского мужского монастыря, и приступила непосредственно к вопросам.
Мой собеседник не выразил ни малейшего удивления, что о жизни мужского монастыря собирается писать женщина, и вообще отнесся ко мне довольно доброжелательно. Беседа наша потекла своим чередом, и настоятель, которого, как оказалось, звали отец Арсений, охотно отвечал на мои
— …Нет, должен вам сказать, что желающих стать послушниками и даже постричься в монахи сейчас довольно много.
— А как вы это объясняете? По каким причинам люди приходят в монастырь?
— У каждого свои причины. Кто-то хочет уйти от жизненных проблем, ведь жизнь сейчас очень жесткая, у кого-то личные причины, какая-то трагедия… Но мы, в общем-то, не стремимся узнавать это. Не важно, почему человек пришел к Богу, важно, что пришел.
— А сами не рассказывают?
— Иногда рассказывают. На исповеди часто рассказывают. Такие иногда бывают истории…
— Но тайну исповеди вы храните?
— Разумеется.
Ах ты, чтоб тебя! Я попробовала зайти с другой стороны:
— А вот, например, в последнее время много у вас было новоприбывших?
— Видите ли, обращаются к нам многие, но мы не каждого принимаем. У нас и количество мест ограничено, а главное, если видно, что человек сам для себя еще окончательно не определился, то мы ему советуем еще раз все обдумать, чтобы потом не жалеть о своем решении. И многие после такого обдумывания больше не приходят.
— Но кто-то же приходит?
— Некоторые приходят. Да вот совсем недавно пополнилась наша братия, появился у нас отец Георгий. Вы его видели, наверное, он у нас при магазине.
— Отец Георгий?
— Ну да. В миру-то он Юрий был, ну а когда в монахи постригся, взял имя Георгий.
— А когда он постригся? — спросила я, уже догадываясь, каким будет ответ.
— Да с месяц, наверное… или где-то чуть больше месяца назад. Сначала он долгое время послушником был, а потом захотел и постоянно при монастыре жить. Ну мы видим, что человек он серьезный, не ради эксперимента монашеской жизни захотел попробовать, и просьбу его уважили. Теперь вот утром и вечером на службах, днем при магазине…
— Скажите, а вы не знаете, какая у него в миру фамилия была? Дело в том, что у одной моей знакомой одноклассник недавно вот тоже то ли в монастырь ушел, то ли что-то в этом роде…
— В миру его звали Юрий Фролов.
— Фролов? Нет, это не тот.
Собственно, на этом интервью можно было и заканчивать. Все было яснее ясного. Если Юрий Фролов, он же отец Георгий, последний месяц с небольшим свои утра и вечера проводит на службах, а день — в церковном магазине, то совершенно очевидно, что у него нет ни малейшей возможности заниматься покушениями на Сергея Сарычева.
Кроме того, сам смиренный внешний вид молодого монаха, к которому я обратилась за помощью в поисках настоятеля, говорил об абсолютной неспособности его к злым деяниям.
Делать мне в монастыре больше было нечего, и, задав для вида настоятелю еще несколько вопросов, я закончила интервью и вышла из священных стен снова в наш грешный мир.
Садясь в машину, я понимала, что отработка женихов оказывается бесперспективной. Конечно, не исключено, что у Ольги Гореловой имелся в запасе какой-нибудь джокер — достаточно упорный поклонник, желающий расстроить свадьбу, но вряд ли такой человек остался бы незамеченным. Ольга уж наверняка бы предупредила Сергея, если бы у него был явный недоброжелатель.