Пока смерть не разлучит...
Шрифт:
Баррас… С ним сейчас Роза Богарне, крёстная дочки Терезы — маленькой Розы-Термидор. Конечно, они с ней подруги, но… Ничего, Роза найдет себе другого.
— Я согласен. Но предупреждаю: как только меч будет вынут из ножен, я вложу его обратно лишь тогда, когда восстановлю порядок.
Баррас приподнял одну бровь и смерил взглядом своего собеседника. Похоже, этот Буонапарте слишком большого мнения о себе. Что ж, посмотрим, на что он способен.
— Ты можешь рассчитывать на мою поддержку… гражданин.
Генерал Мену совершенно напрасно вступил в переговоры с мятежными секциями, когда в Париже снова зазвучали призывы к восстанию. Монархисты вопили, что
Вот тогда-то на трибуне и появился невысокий, худощавый молодой человек в потрепанном мундире без знаков отличия, с красивым, но изможденным лицом и длинными каштановыми волосами, по-республикански распущенными по плечам. Его невнятную речь то и дело прерывал кашель. "Кто это?" — спросил Баррас у Фрерона. "Генерал Пушка", — ответил тот. А, так это и есть Наполеон Буонапарте, герой Тулона… Он отказался от назначения в Вандею, и его вычеркнули из списков генералов. Что ж, он наверняка хочет получить свой шанс реабилитироваться.
…Итак, в распоряжении Наполеона всего три батальона, что-то около пяти тысяч штыков. Негусто. На кого можно опереться? Брюн, Кильмен… А это кто? Похож на гасконца.
— Иоахим Мюрат, командир эскадрона 21-го полка конных егерей!
— Мюрат, отправляйся сейчас же в бывший лагерь Марсовой школы и привези оттуда сорок орудий. Руби всех в капусту, если нужно, но пушки мне привези! Головой отвечаешь! Ступай!
Надо перекрыть все подходы к Тюильри, особенно с улицы Сент-Оноре: именно с той стороны находится большинство мятежных секций. Предрассветную атаку удалось отбить, но повстанцы сейчас перегруппируются и вернутся. Вот и Мюрат! Молодец, быстро обернулся. Два восьмифунтовых орудия поставим здесь — против церкви Святого Роха, чтобы простреливалась и вся улица Нёв-Сен-Рок.
Вот они идут — большой, плотной колонной. "Картечью! Пли!" Первые залпы их не остановили: ряды сомкнулись, зазвучали выстрелы; под Наполеоном убило коня. Хорошо, что он успел установить батарею у входа в этот тупичок: три орудия с одной стороны, три с другой. "Огонь!" "Патриоты" бросились на "роялистов"; грохот выстрелов сменился жуткими звуками рукопашной. Человеческая волна схлынула, оставив на мостовой мертвые тела, но это еще не конец — вон идет вторая колонна. "Картечью! Пли!" Они отчаянно отстреливаются — те, что оказались в ловушке на крыльце храма. "Огонь! Огонь!"
…Сад Тюильри был теперь одновременно штабом, военным лагерем, биваком и полевым госпиталем, куда сносили раненых; жены и дочери членов Конвента сделались сиделками и помощницами хирургов. К наступлению темноты всё было кончено: на ступенях церкви Святого Роха осталось лежать триста убитых, конница преследовала разрозненные отряды повстанцев,
Он смертельно устал, но сон не шел — слишком велико было возбуждение. Наполеон сел к столу и принялся за письмо к Жозефу: кратко, четко изложил события двух последних дней и свою роль в них. "Как обычно, я не получил ни царапины".
А ведь сегодня тринадцатое число! Он всегда избегал важных дел тринадцатого и по пятницам. Хотя, с другой стороны, по григорианскому календарю тринадцатое вандемьера IV года — это пятое октября 1795-го. Наполеон встал и подошел к окну, заранее зная, что он там увидит. Вон она, в темном небе, — крошечная, но яркая. Его счастливая звезда.
— Роза, позволь тебе представить генерала Буонапарте! — Наполеон услышал голос Барраса и обернулся. — Вот он, наш генерал Вандемьер!
Под руку с Баррасом стояла темноглазая брюнетка в "греческом" платье, с мелко завитыми локонами, спускающимися ниже плеч, с совершенной формы грудью и браслетами на изящных руках.
— Мы уже знакомы, — сказала она жеманным голосом. — Вы ведь меня помните, генерал?
Вопрос прозвучал как утверждение, красавица явно напрашивалась на комплимент, ожидая услышать нечто вроде: "Увидев вас однажды, забыть невозможно…" Наполеон ее помнил, у него отличная память. После подавления восстания Баррас передал ему командование внутренними войсками, которые должны были изымать у парижан оружие; вскоре после этого на прием к генералу Буонапарте явился мальчик лет четырнадцати и попросил, чтобы ему вернули отцовскую саблю — это единственная память об отце, которого казнили по приказу тирана Робеспьера. Наполеон распорядился вернуть ему саблю, и на следующий день с визитом приехала мать юного просителя — вдова, благодарить за участие. У неё довольно крепкие духи.
— Гражданка Богарне? — уточнил Наполеон.
Брюнетка улыбнулась, не разжимая губ.
— Друзья называют меня Розой. — Она отпустила руку Барраса, и тот деликатно удалился, оставив их наедине. — Надеюсь, вы тоже войдете в этот круг.
Роза. Так зовут мать Евгении, его несостоявшуюся тещу. Помолвку расторгли, когда Буонапарте жил в Париже на птичьих правах; Евгения не приехала к нему вопреки воле матери — вот и вся любовь… Чтобы боль перестала быть жгучей, ее надо выплеснуть на бумагу. Наполеон написал небольшой рассказ, пересочинив их историю: героический солдат, вернувшись из похода, знакомится в общественных банях с прекрасной Евгенией, влюбляется и женится на ней. Солдата зовут Клиссон (Сюси де Клиссон, с которым Наполеон подружился, еще служа в гарнизоне Баланса после Военного училища, будто бы потомок Оливье де Клиссона — героя Столетней войны). Супруги живут в деревне, на лоне природы, наслаждаясь любовью и растя своих детей, пока вновь не начинается война. Раненный в бою, Клиссон посылает домой сослуживца, чтобы успокоить Евгению, но тот соблазняет жену друга, и она перестает писать мужу на фронт. Тогда Клиссон отправляет прощальное письмо неверной жене и ее любовнику, собираясь погибнуть в сражении. Вот так. Из этого может получиться неплохой роман. Шодерло де Лакло ведь тоже был артиллерийским офицером…
Брюнетка взяла его под руку, прижавшись к нему довольно плотно (еще бы, такой холод, а она с голыми руками); они пошли вместе по галерее Малого Люксембургского дворца с облупившимися росписями и выщербленным паркетом, — еще совсем недавно здесь была тюрьма.
— У вас нет других имен? — спросил Наполеон и тотчас понял, насколько глупо это прозвучало.
Она рассмеялась грудным смехом, по-прежнему не разжимая губ.
— Мари. Жозефа.
Мари — слишком избито, да ей и не идет. Жозефа?