Пока ты пытался стать богом… Мучительный путь нарцисса
Шрифт:
Она не злилась, не кричала, не выходила из себя, когда приехала и все узнала. Просто посмотрела на него своим убийственным взглядом, от которого у обычного человека холодеют и отваливаются конечности, и не разговаривала с ним полтора месяца, что Ромка перенес относительно легко, потому что окунулся в водоворот бурной студенческой жизни. На журфаке были сплошь пастушки, феи да принцессы, так что Ромкиной романтической героике было где развернуться, а заодно отвлечься от вечного материнского презрения.
Королева чувствовала, что этот кульбит – отголоски отцовской тяги к бумагомарательству, и решила подождать, пока ее мальчик изживет свой романтизм, переборет его, как запоздалую корь. Он не сможет не понять,
А Ромка и был вполне счастлив, влюбляясь то в одну, то в другую, гуляя с новыми друзьями, пользуясь материнскими деньгами, проживая в хорошей московской квартире. Обучение его не сильно занимало и совсем не отвлекало от насыщенной жизни, в которой он был то отважный Ланцелот, то мрачный Чайльд-Гарольд, но уж никак не банковская букашка. Однако с появлением в его жизни Валюшки жизнь снова поменялась: он по королевскому указу бы выселен в крошечную квартирку, в которую от станции метро Кузьминки надо было ехать три дня лесом, три дня полем, на оленях, на собаках… К тому же денежные дотации прекратились. Так Снежная королева указала ему на место, где проживают отважные ланцелоты и предаются мрачным думам чайльд-гарольды.
Ему, еще студенту, пришлось искать себе работу. Это было не так сложно, поскольку Ромка был вполне даже талантлив и уж точно подходил под нехитрые требования средних и крупных СМИ. Семейный быт нисколько не отвлекал его от великих планов, что гнездились в его голове, от гениальных идей, от головокружительных проектов. Осуществи он хотя бы один из них, его семье не пришлось бы ютиться почти в подмосковной дыре, а Валюшке покупать просроченные продукты на рынках. Идеи и планы были перспективны и прекрасны, но далеки от совершенства. К тому же они требовали усилий, принуждали к усердию, сосредоточенности и, что самое неприятное, предполагали некоторый риск того, что идеи будут воплощены, усилия – потрачены, а медные трубы так и не оповестят о признании. А ведь еще могут и раскритиковать! Тогда ради чего бы все это было?.. Уж лучше тешить себя возможной гениальностью, чем лицом к лицу вдруг столкнуться с собственной заурядностью и впасть в окончательное уныние.
«…Когда я был ребенком, мне казалось, что можно построить правильный мир. В нем все блага и почести достаются тем, кто умен, благороден и мужественен. И тогда достаточно просто быть собой, таким, каким тебя создала природа, и все у тебя будет: и деньги, и любовь, и признание. В этом мире подлых и злых людей всегда настигает возмездие, а ленивым и пассивным не достается ничего. Да, наивно, конечно, но так хотелось, чтобы все было, как в бабулиных сказках. Все герои – вознаграждены, злодеи наказаны, принцессы спасены. Мужчины всегда сильны и благородны, женщины – красивы, нежны и нуждаются в покровительстве и защите.
Вместо этого я по чьей-то нелепой ошибке попал в этот современный московский мир – кошмарный сон, в котором нельзя проснуться. Здесь богат и признан тот, кто удачно себя продал, кто подороже заложил свои таланты, душу, друзей. Тот, для кого предать и, что называется, подставить так же легко и естественно,
Здесь смеются над тем, над чем надо плакать. Здесь пошлость объявлена нормой, и вещает она по всем телеканалам, а за подлинным искусством приходится совершать паломничество. Здесь царит Обыватель, готовый лишь поглощать, поглощать то, что без труда переваривается и обернуто в красивый фантик. Именно он диктует моду, задает тон, определяет основы повсеместного бытия. И если ты – другой, то у тебя всего два пути: стать таким как все, получив за это среднюю московскую корзину (должность-квартиру-дачу-машину), или остаться самим собой – нищим, одиноким маргиналом с гордо поднятой головой и нереализованными планами, потому что в этом подлунном мире гениям нет места…»
Итак, у Королевы был план. Он состоял в том, чтобы впрыскивать в ставшую уже хронической Ромкину романтическую корь гомеопатические дозы богатства и состоятельности. Чтобы показывать ему, какой его жизнь могла бы стать, если б он не перечил матери, если б занялся нормальным делом, достойным настоящего мужчины, если б, наконец, начал становиться тем, кем должен – наследником материнского финансового состояния.
Но подобные впрыскивания действовали на нашего гения неспецифично: Ромка начинал как будто разваливаться на куски. Обеспеченность, к которой он в общем-то привык с детства, манила его возможностью приближения к совершенству. Просторные и красивые квартиры в тихом центре Москвы с идеальным порядком, наведенным усердной прислугой, удобная и безупречно скроенная одежда, прекрасные машины – все это было так привлекательно, а главное, очень соответствовало важным Ромкиным требованиям и ценностям. Но!..
Какой-то совсем иной частью себя он любил уют и тепло своей захламленной квартиры, Валюшкины пироги, иногда весьма докучающее щебетание дочек, возможность ходить всклокоченным, подолгу не бриться, спорить с друзьями, обсуждая новую скандальную театральную постановку. Кроме того, та же самая часть – Ромкин Ланцелот, точнее, в данном случае, его Робин Гуд, глубоко презирала всех тех, кто сделал обогащение самоцелью. И в эту компанию входила прежде всего его мать. Для него она была предводительницей этой армии Продавших Душу. Ее он ненавидел и обожал, боялся и нежно любил, восхищался и временами готов был убить.
Невозможность целиком отдаться ненависти или любви, выбрать совершенство или жизнь, погружала его в жуткие страдания, депрессию, в которой он все больше увязал, неотвратимо приближаясь к своим сорока годам. Хорошо еще, что его организм не переносил большие дозы спиртного, а то, пожалуй, к этому времени он стал бы уже закоренелым алкоголиком.
– Ты понимаешь, что частный капитал, как коррозия, разъедает страну?! Все дети хотят стать только банкирами, и больше никем! Деньги! Все ради денег… Глобализация уже сожрала западный мир с потрохами, а мы сами радостно лезем ей в пасть: «Сожри и меня тоже! Сожри нас, нам будет так тепло в твоей всепоглощающей утробе!».