Пока ты рядом

Тейт Даяна

— Антония! — выдохнула Трини, и в ее голосе прозвучало смирение. — О, какая же она красавица!

И действительно, она была красива в простом узком платье серебристого цвета с рукавами, пышно собранными от плеча до локтя и обтягивающими руку до запястья; ее черные как смоль волосы падали длинным блестящим каскадом на одно плечо, подчеркивая высокие, прекрасно вылепленные скулы и продолговатые золотистые глаза; в загадочной улыбке сквозило наслаждение от собственной уверенности в том, что все другие женщины в комнате в сравнении с ней

выглядят простушками. Это была та девушка, с которой Линнет видела Макса в «Баре Гарри» в первый день своего приезда в Венецию.

Линнет видела, Трини понимает, что проиграла, что не может выдержать конкуренции с этой сногсшибательной итальянкой, руки которой Макс сейчас держал в своих руках, а она подставила ему щеку для поцелуя. Если это была ее соперница, то Трини, по-видимому, потерпела поражение, и на ее хорошеньком юном личике была написана печаль.

Мы обе проиграли, малышка, подумала Линнет, и ее совершенно неожиданно охватило холодное, яростное чувство опустошенности, настолько сильное, что ей пришлось отвернуться и сделать вид, что она выбирает закуски на подносе, которыми обносила гостей одна из горничных.

Пальцы ее дрожали, дыхание в груди перехватило, и она опустила глаза, моргая и пытаясь прогнать легкое пощипывание. Нечего себя обманывать, она ожидала чего-то в этом роде, но делала вид, что не понимает перспективы с обреченностью загипнотизированного кролика. Она отказывалась признать очевидность, запрещала себе думать о ней до самого последнего момента, когда уже не найти места, где можно спрятаться. Но теперь, когда она увидела его держащим руки Антонии, больше нельзя было не понимать очевидного: Макс был мужчиной в расцвете сил, который любит и любим.

Но Линнет не могла вынести этого. Потому что любит его. Вот и все. И в этом был весь ужас.

— Трини, как я рада снова видеть тебя, дорогая! И как прекрасно ты выглядишь!

Глубокий обольстительный голос звучал совсем рядом, и Линнет почти подавилась кусочком копченой лососины, видя, как обнимаются обе девушки — Трини, принужденно, как деревянная кукла, и Антония с мягкой грацией и истинно королевской уверенностью.

Глаза янтарного цвета на секунду остановились на Линнет.

— Где мы с вами познакомились, никак не вспомню? — спросила она с мурлыкающими интонациями, в которых скрывалась опасность. — Я думала, что знаю всех родственников и друзей Макса.

— Мы незнакомы, но я видела вас в «Баре Гарри» не очень давно, — сказала Линнет, подозревая, что ее осматривают и оценивают. Очевидно, Антония раздражена тем, что никак не вспомнит, кто же она, и тем, что в жизнь Макса проникла какая-то неизвестная женщина.

— А, вспомнила — вы присматриваете за дочкой Макса. Я не сразу узнала вас, — ее глаза прошлись по костюму Линнет, она мысленно подсчитывала, сколько он может стоить. — Мне очень нравится ваш туалет, вы должны назвать мне имя дизайнера.

Линнет назвала его. Дизайнер был молодым многообещающим итальянцем,

и она понимала, что Антония пытается сообразить, как Линнет смогла позволить себе такой расход.

— Ах, Макс так щедр, — сказала она наконец очень тихо.

— Наверное, — заметила Линнет слегка натянуто.

Она купила костюм на свои деньги, отказавшись сказать Максу где, но была уверена, что это лишь вопрос времени и он все равно узнает адрес магазина.

— Это законные представительские расходы, Линнет, — сказал он спокойно незадолго до начала приема. — Почему вы так глупо себя ведете?

— Я не знаю, Макс. Можете отнести это за счет моего запоздалого умственного развития, — отпарировала она и была удивлена, заметив, как огонек признательности вытеснил раздражение из его взгляда. Но она не могла опровергнуть естественное предположение Антонии, что Макс оплатил счет, и единственное, чего ей сейчас хотелось, — избавиться от этой привлекательной умной молодой женщины, чье происхождение, положение в обществе и красота давали ей право претендовать на мужчину, которого, теперь не было смысла скрывать это от себя, полюбила Линнет.

Она почувствовала почти облегчение, терпеливо выслушивая графиню фон Рудерсдорф, которая долго и нудно рассказывала, как их самолет задержался в Нью-Йорке. Антонии вскоре это надоело, и она незаметно ушла. Убедившись, что разговор в гостиной перешел в ровный гул, Линнет смогла заглянуть в столовую, чтобы проверить, все ли там в порядке.

— Все идеально. Когда работа сделана и знаешь, что она сделана хорошо, забудь о ней, — услышала она за спиной голос Макса. Опираясь плечом о дверной косяк, он осматривал стол и выглядел элегантным и крайне респектабельным в смокинге с атласным широким поясом.

Линнет почувствовала, как у нее из-под ребер начинает растекаться боль — глубокий нервный спазм, который был ей знаком по выступлениям перед публикой. Он иногда возникал перед тем, как ей предстояло петь. Но как только она начинала, боль проходила, радость и уверенность в себе охватывали ее, и она знала, что все будет хорошо.

Но не теперь. Боль возникла оттого, что она полюбила, знала, что лекарства от этого нет и что ничего хорошего ее чувство не сулит.

Это был мужчина, из-за которого Джоанна погубила себя, мужчина, которого хотела Антония, мужчина из совсем других жизненных сфер, который, конечно, был не для нее. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и попыталась выглядеть, говорить и вести себя, как всегда.

— Я думаю, вы правы.

— Я знаю, что прав. И спасибо, Линнет, за всю ту трудную работу, которую вы сделали.

— Пожалуйста, — сказала она машинально по-итальянски.

Он слегка улыбнулся.

— Вы действительно помогли. Тетя Дина выглядит намного более спокойной, — сказал он, и Линнет проследила за его взглядом — туда, где Дина смеялась, разговаривая с Вернером Пассевальдом.