Пока ты веришь
Шрифт:
Плоскую поверхность алтаря и многие из ступеней покрывали бурые пятна и потеки вполне понятного происхождения. Вокруг алтаря мостовая была разобрана, обнажая полоски земли шириной в ладонь, предназначавшиеся для того, чтобы часть крови уходила в почву.
В обычные дни горожане невозмутимо ходили мимо алтаря, не обращая на него никакого внимания. Он давно уже стал привычной частью городского пейзажа и не вызывал ни страха, ни отвращения. С опаской поглядывали на него разве что те, чья совесть была чем-то запятнана.
Немало народу собиралось, чтобы поглазеть на жертвоприношение. Это странная особенность
– Развяжи мне руки, – попросил Дасар, – я ничего не сделаю.
Афис едва заметно кивнул, и один из жрецов разрезал веревку на запястьях жертвы. Дасар с облегчением потер покрасневшую, ободранную кожу.
– Благодарить – не в твоих правилах, я уже это понял, – сказал Афис и хлопнул Дасара по плечу. – Поднимайся.
Дасар сделал несколько шагов вверх по ступеням алтаря. Перед глазами все плыло от голода. Солнце нещадно слепило после мрака тюремной камеры. Назойливый голос в голове давно оставил его в покое, но Дасар мучительно боялся его возвращения. Смерть начинала представляться желанным избавлением. Он сделал последний шаг, едва устояв на ногах, и оглядел толпу.
Площадь была набита горожанами, издавшими рев возмущения и ненависти при виде измученного преступника. В его сторону полетело несколько камней, но окружавшие алтарь жрецы быстро пресекли это. Издеваться над жертвой не позволялось, к тому же люди рисковали попасть в верховного жреца.
– На колени, – шепнул Афис.
Дасар лишь усмехнулся, не удостоив его взглядом.
– Я не пытаюсь тебя унизить, просто так будет удобнее, – объяснил Афис. – Иначе я причиню тебе лишнюю боль и продлю агонию.
– Я не опущусь на колени, – упрямо повторил Дасар. – Оставь мне хоть каплю гордости, пусть даже придется за нее заплатить.
Афис поморщился и вскинул руку, призывая людей к тишине. Тысячи глаз тут же остановились на его высокой фигуре. Талию жреца украшал широкий кушак, полностью расшитый золотыми нитями и драгоценными камнями – такой надевался только в исключительных случаях, одним из которых было человеческое жертвоприношение. Афис заговорил:
– Мои дети, вы станете свидетелями того, как понесет наказание человек, сотворивший самое ужасное деяние за всю историю Культа в этом городе. То, что сделал Дасар, – страшнее убийства. Он осмелился поднять руку на саму Тхор, осквернил статую, олицетворяющую нашу Мать и госпожу.
Толпа снова зашумела, изрыгая проклятия. Если бы не влияние Афиса, они бросились бы на Дасара без промедления и разорвали его на куски.
– Сделанному этим человеком нет прощения, – продолжил верховный жрец, восстановив тишину. – Тело Тхор навечно сохранит печать преступления, а алтарь вберет в себя кровь виновного. И это будет вечным напоминанием и предупреждением для других. Начинайте.
Под мерный звук барабанов жрецы запели жертвенный гимн. Вскоре к пению присоединились заполонившие площадь тхорасийцы. Они покачивались из стороны в сторону в подобии легкого транса, образуя волны. Просветленные лица были подняты к небу.
В
Для каждого, чья истинна вера;
В час, когда лучи солнца
Золотом напишут Слово;
В минуту единения сердец
В одном общем стремлении
Тебе, кто есть сама Жизнь,
Мы посвящаем смерть.
Жертва, на которую идем мы,
Да не будет напрасной.
Рука, держащая кинжал,
Да будет верна и не дрогнет.
Кровь, ушедшая в землю,
Да прольется водой с небес.
Тхор смиренные мольбы наши
Да услышит и внемлет им.
Внезапно все смолкло, и вновь раздался негромкий голос Афиса.
– Тхор, в воде зародившаяся и в воду ушедшая, взгляни на детей своих, скорбящих вместе с Тобой и оплакивающих Твои раны. Прости нас за то, что не предотвратили зло. Мы слепы и недальновидны, мы сгибаемся под тяжестью наших грехов. Призри и этого человека, ибо он не ведал, что делал. Содеянное да смоет кровь. Очисти душу и помыслы его, позволь заплатить положенную цену и идти рука об руку с тобой в вечную жизнь. Вложи силу свою и ярость в этот кинжал, и пусть рука моя станет Твоей рукой. Даруй нам свою милость, Тхор, в обмен на жизнь, которую мы предлагаем Тебе сегодня.
Все люди на площади опустились на колени, и наступило полнейшее безмолвие. Все были так поглощены происходящим, что никто не заметил мальчика, затерявшегося среди коленопреклоненных. Глаза Токена округлились от ужаса, а сердце замерло в ожидании конца. Тишину прорезал вопль, и Токен, молниеносно обернувшись, увидел мать, бьющуюся в руках удерживающих ее жрецов. Стоявший у подножия алтаря Илайя сделал нетерпеливый брезгливый жест, и женщину увели прочь.
– Надеюсь, Токена здесь нет? – спросил Дасар, провожая глазами жену, и Афис отрицательно покачал головой, хотя стоявший к нему спиной приговоренный не мог этого увидеть. – Давай уже покончим с э…
Черный кинжал врезался в горло, не дав договорить, забирая себе его жизнь и последние непроизнесенные слова. Токен зажал рот ладонью, сдерживая крик и борясь с рвотными позывами. Он находился достаточно близко, чтобы четко видеть, как остекленели глаза его отца, как лилась и пузырилась кровь из раны на перерезанном горле, как тело Дасара конвульсивно дернулось и тяжело осело на каменную плиту.
Токен со всех ног бросился прочь, ожесточенно работая локтями, продираясь сквозь толпу. Даже если Афис заметил его – ему все равно. Пусть накажет. Домой, быстрее! Теперь он глава семьи и должен успокоить мать. Больше ни о чем нельзя думать. Нельзя позволять себе ни о чем думать, иначе…
***
Атаана безвольно болталась в цепких руках двух жрецов, тащивших ее подальше от площади. Она едва перебирала ногами, которые большую часть пути просто волочились по дороге. Одна сандалия порвалась и потерялась. Сбитая о мостовую ступня ныла и саднила. Женщине казалось, это было последнее, что она еще могла чувствовать. Не то чтобы она так любила Дасара, скорее даже боялась его. Но она слишком привыкла, что он есть в ее жизни. Пусть муж был часто груб с ней, но он решал все проблемы, с которыми они сталкивались, он обеспечивал и защищал семью. По сути, ее единственной проблемой и был сам Дасар – об остальном ей думать не приходилось.