Пока я мертва

Сулацкова Анна

– Где твои крылья? – ничему уже не удивляясь, интересуюсь я и замечаю, что не дышу. Мои легкие не работают, так же, как и сердце. Я мертва, но почему-то все еще здесь. Я кладу пальцы на грудь, и вижу, как они дрожат.

– У меня такая способность, – потупившись, отвечает Артур, и я подозрительно смотрю на него, отвлекаясь от своих не работающих внутренних органов.

– И это, надеюсь, не все твои магические трюки, да? – уже во второй раз, я не могу скрыть надежду в своем голосе, фэльсар молчит, – Круто, – рявкаю я, – Ты можешь ходить

по земле и летать в небе, это очень нам пригодится! – я отворачиваюсь от него, и чтобы отвлечься, вытягиваю вперед руку и смотрю на линию сердца, пересекающую холм Сатурна.

У меня была тайна, которую я никому не рассказывала. Даже отцу. Жаль, что я не могу использовать ее себе во благо.

– А что если ты попала на другую сторону, где есть другие такие же, как ты?– обращается ко мне Артур.

– Точно, – я резко сажусь, эта мысль не приходила мне в голову,– Нам нужно отыскать их, может быть, они знают, как нам вернуться обратно! – я вскакиваю на ноги и начинаю ходить по комнате, из одного угла в другой.

Краем глаза, замечаю зеркало, его серебристая поверхность отображает только кровать и стену, меня же, стоящую напротив, оно не видит.

– Но без помощи нам не обойтись, – вздыхаю я, – Нам нужен кто-то вроде Оды Мэй, только без шарлатанского прошлого.

– Кого? – спрашивает меня Артур.

– Неважно, – отмахиваюсь я от него, раздумывая, где нам достать медиума.

Глава 6

Матвей

Я катаюсь по городу уже больше часа, моя смена в магазине начнется ближе к ночи, поэтому я решаю потратить время на исследование незнакомых улиц.

Так, на всякий случай.

Мимо меня проносятся витрины магазинов, светящиеся рекламные плакаты и небольшие уютные кафешки. Многоэтажные высотки упираются в облака, угрожающе нависающие над крышей, как ковры-самолеты.

Многочисленные улицы расходятся от главной площади темными переулками. Высаженные вдоль тротуаров сосны качаются от порывов ветра, по лобовому стеклу ползут сотни маленьких теней.

Я притормаживаю машину на пешеходном переходе, порывшись в бардачке, достаю старенькую кассету и вставляю ее в магнитофон. Дедушка любил эту магнитолу, и я не стал менять ее на современную аудиосистему. Пусть звучание было не идеальным, но оно было более живым.

Что в свете последних событий, радует меня больше, чем что-либо другое.

Из динамиков несется бодрый голос Высоцкого, дедушка переписывал заезженные низкокачественные кассеты и хранил их в коробках. Но самые любимые оставлял в машине, подписанные, они до сих пор хранятся у меня.

Дед заменил мне отца, которого у меня никогда не было. Мама не заговаривала о нем, просто молча, передавала мне открытки. Отправленные с разных уголков земли. Я любовался Эйфелевой башней на твердом картоне. Пизанской башней и египетской пирамидой. Я считал, что мой отец исследователь. Или археолог.

На обратной стороне, всегда были нацарапаны

несколько слов. Так. В спешке. На бегу. Такие же незначительные, как и его желание узнать о моей жизни чуть больше. Но я засыпал с ними, клал под подушку и мне снились все эти места, в которых, как я думал, мы побывают все вместе.

Продолжалось это до тех пор, пока я не узнал, что все они куплены в бакалейных магазинах на мамину зарплату. И я перестал проверять почтовый ящик, мама в удивлении складывала открытки на кухонный стол. Но они так и оставались лежать там. Не тронутые. Забытые. Тогда мама вздохнула с облегчением, и ей больше не приходилось тратить деньги на этот «мусор».

На улице стало темнеть, когда я решаю вернуться домой, уличных фонарей, установленных по всему центру, ближе к окраине, становится все меньше. Только кое-где, за высокими кустами и деревьями, пробивается мягкий свет из полуразрушенных домов.

Фары моей старенькой «Лады» тускло разбивают темноту, машина лениво ползет вверх по улице. Кассета заканчивается и в кабине становится тихо. Тишина звенит в ушах, и ее гулкий шум отвлекает меня от мыслей.

Я не хочу думать о женщине-призраке, но делаю именно это.

Как она умерла?

Почему не ушла?

Как она сумела поджечь парту и кто она такая вообще?

Я сворачиваю в переулок, и проезжаю свалку, по едва заметной колее пробегает крыса, и я автоматически нажимаю на тормоз. Меня отбрасывает на руль, ремень безопасности давит на грудь. От запаха отходов, меня начинает мутить, и я быстро закрываю окно.

Опять давлю на газ и приближаюсь к пятиэтажному дому. Несколько окон на первых этажах разбиты и затянуты пленкой. Тонкие шторы в некоторых квартирах пропускают электрический свет, я смотрю на свой этаж.

Темнота.

Значит, мама еще на работе.

Я оставляю машину на своем привычном месте и выхожу на улицу. Мелкие трещины устилают асфальт, мои кеды тихо ступают по дорожке. Где-то лает собака и жалобно орет кот. Я убираю руки в карманы олимпийки и ускоряю шаг. Дверь слегка скрипит, пропуская меня вперед, и глухо ударяется о косяк.

На лестничной клетке валяются пивные бутылки и несколько использованных шприцов, перепрыгивая через две ступени, я поднимаюсь на пятый этаж. Оказавшись в коридоре, я включаю свет и закрываю дверь на щеколду.

Внутри все еще пахнет краской, мама решила обновить оконные рамы и выкрасила их в нежно-розовый цвет. Не самый удачный выбор. Но хозяева были не против, и я не стал спорить. Тем более, мама была счастлива.

Я прохожу в ванную комнату, едва втиснувшись в промежуток между стиральной машиной, ванной и раковиной. Я достаю полупустой пузырек Прозак, и ставлю рядом с Леривоном, и Флоксэтом.

Все эти антидепрессанты мне не помогают, но заглушают тревогу и необоснованную злость. Я бросаю заляпанную олимпийку в стирку. Включаю воду и споласкиваю лицо. В зеркале встречаюсь со своим отражением.