Пока живу, люблю
Шрифт:
— Знаешь что? — подскочила Юлька. — Тебя деньги изменили, Виктория! Раньше ты другая была! Раньше тебя о чем ни попросишь, ты — с радостью! А теперь воображаешь! Зарабатывать стала много?
Вика улыбалась, складывая и убирая гладильную доску. Деньги… Знала бы Юлька, ЧТО ее изменило… Да разве это одним словом назовешь? Конечно, виной всему Маринина записка. Кто бы мог подумать…
— Вот что я тебе скажу, сестренка, — начала Вика, открывая шкаф, чтобы разложить белье по полкам. — Твое дело сейчас — растить своего ребенка. Ему нужна мать. У тебя и так нагрузка: ты учишься. А когда подрастет немного, тогда и осуществляй
— Это по чьим головам я хожу? По вашим с мамой, что ли? Вы обе — одинокие женщины. Да вы радоваться должны, что я вам ребенка доверяю!
— Спасибо за доверие, сестричка. Но я предпочитаю дождаться своих.
— Дождаться? — Юлька расхохоталась. Вышло слегка истерично. — Ты, может, собираешься родить от святого духа? Дождаться! Детей не дожидаются, их заводят! Сначала, если хочешь знать, девственность надо потерять!
Вика закрыла дверцу шкафа и прислонилась к ней спиной. В детстве, когда Юлька подобным образом доводила Вику, дело частенько кончалось дракой. Вика была сильнее, но Юлька оказывалась более ловкой. И еще — Юлька кусалась. Теперь же драться было глупо, а терпеть Юлькино хамство Вика больше не могла. Она вынула из шкафа плечики с сарафаном и прошла в спальню.
— Ты просто ворчливая нудная старая дева! У тебя никогда не будет мужа и тем более — ребенка! — прокричала Юлька в закрытую дверь спальни. И с рыданиями забежала на кухню. Она рыдала громко, чтобы слышали соседи. Она всегда так делала, когда они были маленькими. Чтобы соседи рассказали маме. И Вике бы влетело. Сегодня она делала это по старой привычке. Забыла, наверное, что уже взрослая.
Вика застегнула сарафан и вышла на улицу. Двор был тих и пуст. Только Юлькины рыдания доносились из форточки и разбавляли эту тишину. У Вики не было злости на сестру. В глубине души она жалела Юльку и понимала ее. И все же боль и обида не отпускали. Самое обидное — так это то, что в Юлькиных словах не было клеветы. Все так и есть. Она обречена на одиночество!
Вика вся ушла в свои мысли и поэтому не обратила внимания на звук приближающейся машины. А когда увидела черный помятый «штирлиц», едва поймала свое сердце. Оно сначала подпрыгнуло, потом упало в ноги, а затем лихорадочно запрыгало. Прыжки сердца отзывались во всем Викином существе. Она сумела поймать свое сердце за хвост и посадила на место.
«Что же она — одна такая машина на свете осталась?» — одернула себя Вика. Ответ не понадобился: из «штирлица» вылезла долговязая фигура Никиты. Шнурок вяло вывалился следом за кроссовкой. На животе болталась фотокамера.
— Привет! — Вспышка на миг ослепила глаза.
— Привет… — Вика опустилась на скамеечку.
Кит подошел и сел рядом. Его колени торчали в разные стороны, и правое, само собой, задевало Викино левое. Вика молчала, выравнивая дыхание. На траве под балконом грелся рыжий кот Филька. При появлении машины кот поднялся и вышел на асфальтовую дорожку перед домом. Затем лениво прошествовал мимо. Кит незамедлительно метнул в кота фотокамеру. Филька обернулся на вспышку. Виктория сразу представила, каким он выйдет на снимке: глаза в глаза с объективом, хвост трубой. Хвост и глаза.
— А у вас тут довольно мило.
— Не припомню, чтобы я приглашала тебя в гости.
— А ты никогда и не отличалась особой воспитанностью. Почти две недели
Кот вернулся, уселся перед Никитой и стал полуприкрытым зеленым глазом наблюдать за пришельцем.
— Продолжения не будет, Филька, — объяснила Виктория коту. — Этот товарищ не снимает тех, кто смотрит в объектив.
Кот отвернулся и гордо прошествовал восвояси.
— Все-то ты про меня знаешь, — заметил Кит.
— Зачем ты приехал?
— Соскучился.
— А я — нет.
— Врешь.
Он накрыл Викину ладонь своей. Вика вздрогнула. По руке цветными огоньками побежало электричество.
— Поехали со мной.
— В качестве кого? Девочки сейчас в пансионате, так что…
— В качестве моей гостьи.
— Варить тебе обед на костре?
— Да. Я стану уходить за мамонтом, а ты будешь поддерживать огонь в очаге.
Близкое присутствие Никиты накрыло Вику с головой. Скамейка поплыла в зелени сирени, как в облаках…
«Ты, случаем, не влюбилась?..»
Трудно совладать с собой, и все-таки Вика держалась молодцом.
— А когда наступит зима…
— А когда наступит зима — ты сама все решишь. А сейчас мы должны быть вместе.
Никита соскочил со скамейки и опустился на корточки перед Викой. Это была его излюбленная поза, которая Вику обезоруживала. Его коленки обозначили треугольник в пространстве, отгородивший Вику от остального мира. Голова Протестанта на уровне ее живота, его глаза — взгляд снизу…
— Собирайся.
— Что, прямо сейчас?
— Еще минута промедления, и я увезу тебя в одном сарафане.
Никита вскочил и потянул за собой Вику. Ей ничего не оставалось, как только подняться со скамейки. Она заметила краем глаза, как таращится в окно кухни Юлька.
— Какая твоя квартира?
— Номер восемь.
Никита расплылся в улыбке. Почему-то это «номер восемь» его так умилило, что он протянул руки к Викиной голове и в следующую же секунду припал губами к ее рту. Вика не видела ничего — ни Юльки в окне, ни сирени под балконом, ни белья на веревке — ничего… Она чувствовала ногами гул внутри земли, мимолетное касание ветра. И — Никиту. Всем существом, с головы до пят. Каждой клеточкой. Полчаса спустя они уже мчались на помятом «Штирлице», оставляя позади Первомайск. Ехали в направлении Живых ключей. Дорога врезалась в желтые поля подсолнечника, словно нож в сливочное масло. Никита орал походную песню, кося глазами на свою добычу. Машину швыряло на колдобинах и кочках. Вика подпрыгивала и, когда ее бросало в сторону водителя, хваталась за рукав его рубашки. Иногда Никита нарочно начинал выделывать вензеля по дороге, и тогда Вика ногтями впивалась ему в загривок.
— Ты решил вытрясти из меня кишки?
— Я изображаю страсть!
— Если это страсть, то я хочу домой, в Первомайск.
Но они уже выехали на асфальтированную полосу, и дорога побежала среди групп деревьев, там и сям устроившихся вдоль дороги среди высокой травы, щедро сдобренной полевыми цветами. Совершенно неожиданно для Вики ее зрение скользнуло по реке. Она мелькнула за деревьями такой насыщенной синевой, что показалась миражом. Но только сначала. А потом они мчались, и река бежала параллельно, и ее синяя поверхность дразнила чистотой цвета.