Пока живу, люблю
Шрифт:
— И где тебя носит, говорю? Будто дома у тебя нету!
Вика запросто отнесла бы реплику к себе, не знай она привычки сторожихи разговаривать с собой.
— Сидел бы дома, хоть словом где перекинулись. А так…
— Здравствуй, баба Лена!
Старуха обернулась на голос и разулыбалась беззубым ртом.
— Приехала, касатка? Соскучилась?
— Да. А ты кого потеряла тут, баба Лена?
— Я-то? А кого тут и терять-то? Малину полю. Заросла вовси. Я теперича у хозяев в саду. Сторожить пока не надоти. Микитка
— Марина? Нет еще, спит.
— Я ей, касатке, живой воды ношу.
— Из ключа?
— Из него. Пойду сейчас.
— Баб Лен, возьми меня с собой!
— Ну так пошли. Вон бидонти.
Она вытащила из крапивы желтый эмалированный бидончик и побрела по дорожке, шаркая калошами. Вышли за деревню, спустились к реке и некоторое время шли вдоль берега, заросшего травой. Наконец баба Лена остановилась и, кряхтя, опустилась на колени. Вика подошла блюке и увидела, как у берега в одном месте вода бурлит, словно закипая. Прямо из глубины выбивался наружу крошечный фонтанчик. Баба Лена опустила в воду бидон. Вика приняла у нее уже наполненный. Бабка наклонилась и плеснула в лицо себе несколько пригоршней воды.
— Обмойся. Всю хворь сымет. И сглаз.
Вика послушно заняла место бабы Лены. Вода в ключе оказалась ледяной. От холода заломило в висках.
— Тебе сколько годков? — спросила старуха, когда шли обратно.
— Тридцать.
— А чего не рожала?
Вика пожала плечами, хотя бабка шла впереди и ее движений видеть не могла.
— Мужика подходящего не было?
— Не было, — согласилась Вика. — У нас наркоманы одни да пьяницы в городе.
— Вот и дело-то. А моя Валька нарожала. Мужьев у ней было три. Или четыре? Памяти вовсе, не стало. Жалко детей-то А ты рожай. Ты баба справная.
— Ладно, баб Лен. — Вика улыбнулась. — А кого это ты сегодня ругала?
— А? Седни? Дедушку свово и ругала. Давно дома не был. Куды, говорю, тебя черти носят, окаянного? И чевой-то тебе дома-ти не сидится? Али родные стены не в милость?
В голосе бабы Лены скользнула слезливая нота, а вскоре старуха и совсем запричитала, как по покойнику. Вика пожалела, что спросила. Когда подходили к деревне, Вика издалека заметила высокую фигуру, маячившую среди подсолнухов. Сердце прыгнуло и нехотя вернулось на место. Кит наверняка узрел, куда они пошли с бабой Леной, и решил перехватить ее на обратном пути. Чтобы переговорить обо всем на нейтральной территории.
Бабка Ленка тоже заметила засаду. Сделав ладонь козырьком, зорко всмотрелась в подсолнухи.
— Максимушка приехал.
— Макс?
Теперь уже Вика и сама видела, что это не Никита. У него не было привычки бродить по деревне в пиджаке. Конечно, братья были похожи, и с такого расстояния не мудрено ошибиться. И все же тень досады скользнула в Викином сознании. Скользнула и унеслась.
— Давай бидончик. Я воду хозяйке отнесу. А ты ступай, говори с хозяином.
Баба Лена пошаркала по улице, а Вика подошла к Максу. То, что сразу бросилось в глаза, так это Максов взгляд. Он изменился. Изменился до такой степени, что Вика даже испугалась. Там не было в помине прежней уверенности, насмешливости, некоторого снобизма, присущего Максу. Вика не поняла — что там, у Макса в глазах?
— Здравствуйте, Вика. А я вас жду.
— Здравствуйте, я это поняла.
— Мы можем поговорить.., где-нибудь?
Он оглянулся вокруг несколько беспомощно, словно кругом были улицы незнакомого города. Нет, пожалуй, в городе он сориентировался бы побыстрее. Там бы он без труда отыскал место для разговора.
— Идемте.
Вика привела Макса на склон, откуда хорошо просматривалась деревня. Вверху за их спинами вырастал сосновый лес, а вокруг открывали мордочки ромашки.
— Я очень рад, Вика, что вы приехали.
— Да? А я, честно говоря, не понимаю, зачем я здесь. Марине я как бы и не слишком нужна, она вся в новых идеях…
Она чуть не продолжила: «А Никита…» — но вовремя остановилась. Еще не хватало жаловаться Максу на Никиту. Совсем уж…
— Да? Вы уже говорили с ней? Вы заметили?
— Заметила ли я, что моя подруга изменилась? Да это бросается в глаза! Впрочем, я ее такой когда-то знала. Но представляю, что значит ее превращение для вас.
— Марина рассказала мне, что вы дружили, что… Впрочем, это не важно. Я хотел спросить вас. Я ничего не понимаю, Виктория. Все было так хорошо. Ну, до Марининой болезни. И вот…
— Все было хорошо? — Вика искоса глянула Максу в лицо. — Что вы имеете в виду?
— Меня устраивала наша жизнь с Мариной. Я никогда ей ни в чем не препятствовал. Не давил на нее, не изводил ревностью. Ни в чем не отказывал. Откуда эта неприязнь? Ведь Марина была между жизнью и смертью. Я пережил такое мгновение, я, кажется, рассказывал вам? Из этого опыта вынес вывод: надо дорожить близкими людьми. Даже на брата по-другому стал смотреть. А Марина… Она сделала противоположный вывод. Не хочет меня больше видеть. Почему?
Макс вглядывался в Вику своими ореховыми глазами, в которых теплилась надежда. Еще недавно, в квартире Макса, когда она застала его пьяным за разглядыванием семейного альбома, она была готова высказать ему в лицо всю обиду за Марину, за ее нереализованные мечты, за то, что он так и не понял свою жену и не пытался понять. И не догадывался столько лет, что жил с тенью настоящей Марины. Эх, как Вика была зла на него тогда! А теперь его поверженная спина среди ромашек вызывала у нее сострадание.