Покаяние пророков
Шрифт:
— Он что, умирает?
— Свит усю ночь горит. Пишов побачить — лежит як мертвец…
Космач не дослушал и от Почтарей побежал напрямую, огородами, к усадьбе Коменданта — кто его знает? Может, не зря вчера исповедаться приходил?..
А тот, живой и здоровый, преспокойно орудовал лопатой в своем дворе.
Хозяйство у старика было маленькое, десяток кур в подполе, стайка ручных синиц, летающих за ним по деревне и просящих корма, да знакомый заяц, которому позволялось обгрызать яблони. По этой причине он больше
Смотреть на бесполезный труд старика было больно, разрытую траншею тут же забивало снегом.
— Почтарь сказал, ты лежишь, как мертвец! — засмеялся Космач.
— Все, я лавочку эту прикрою! — сердито крикнул старик, а сам обрадовался. — Вчера яду какого-то продал, гад! Я с горя целый губастый стакан осадил, и правда, чуть не умер. Всю ночь полоскало, хорошо, организм крепкий, тренированный.
На самом деле самогонка была наверняка хорошей, за все время не было ни одной рекламации, просто Комендант всегда болел с похмелья…
— Пойдем-ка выпьем за праздник. Бросай лопату.
— А что вы пьем-то?
— Горилки!
— У Почтаря брал?
— Где же еще?
Комендант хотел было отказаться наотрез и уж лопату вонзил в снег, однако в последний миг заколебался.
— Ну, он тебе какой-нибудь заразы не продаст, — сдержанно рассудил. — Ему конь нужен, сено возить… А что за праздник?
— Вчера было Восьмое марта!
— Да-а… Великий праздник. Вот ты историк, должен знать, что произошло в этот день.
— Ладно, Кондрат Иванович, пошли в избу, там разберемся.
Комендант обрадовался Космачу, его приход, да еще с утра пораньше с бутылкой горилки, означал, что обиды больше нет. И выпить ему хотелось, однако просто так, без прелюдии и значительности, для него было несолидно, и он продолжал экзаменовать с наводящими вопросами.
— Ну так во имя чего революционерка Клара Цеткин провозгласила восьмое марта женским праздником?
— Если не хочешь со мной выпить, я уйду, — попугал Космач.
— С тобой хочу. Но мы должны знать, чьи праздники отмечаем… Так вспомнил, что произошло в этот день?
— Не вспомнил. Давай стаканы!
— Это праздник женской подлости и коварства. В этот день Юдифь отрубила голову Олоферну.
— Что за привычка у тебя? Возьмет и все испортит!
— Это должен знать каждый!
В доме у него была идеальная чистота и порядок — все, что осталось от его немецкой натуры, — так что пришлось скинуть валенки и надеть старенькие калоши. Старик выставил на стол тарелки с огурцами и помидорами, блюдце с сыром и рюмки, после чего набил яиц на сковородку.
— Женщина к тебе пришла — вот это праздник! — забалагурил, разливая первач. — Потому ты и прибежал, счастливый! А то придумал — Восьмое марта… Она
— Спит.
— Значит, притомилась… Как зовут-то?
— Зовут Вавила Иринеевна, — сдержанно проговорил Космач. — Думаю, фамилию знать не обязательно.
Это имя было у нее для всех, кроме собственной семьи, родных и некоторых близких единоверцев. Существовало еще одно, первое, с которым она принимала крещение и держала почти что в тайне, — Елена Дмитриевна, поскольку ее отец тоже имел два имени, а еще и прозвище — Скула.
У старообрядцев из толка странников имена для общего пользования были такие, что без привычки язык сломаешь, и чем хлеще называли новорожденных, тем считалось достойней.
— Мудрено зовут… Слушай, Николаич! Ты же молодой, а женщины ездят редко. На моей памяти вторая за шесть лет, верно?
— Да нет, первая…
— Как же! Первая!.. А помнишь, приезжала из университета? Погоди, сейчас вспомню, как звали…
— Так это же с работы!
— Ну да! А чего же она не уехала, ночевать осталась? — Он выпил и подмигнул. — Эта, Вавила Иринеевна, опять из университета или невеста? Если думаешь, я для доноса спрашиваю, не говори.
— Хоть как не скажу. Суеверный стал, — усмехнулся в бороду Космач. — Спугнуть боюсь.
— Правильно, дело такое… Откуда будет?
Все это напоминало допрос, но скрывать от него что-либо сейчас не имело смысла: если он уже в течение шести лет отслеживал всех гостей с Соляной Тропы, знал тайники в доме и ничего особенного не произошло, то, пожалуй, и в самом деле прикрывал его от всех любопытных.
— Помнишь, рассказывал, как в экспедиции ходил, к старообрядцам?
Комендант обладал хорошим воображением и профессиональной памятью, все понимал с полуслова, головой покачал.
— Замечательная история… Так она из лесу пришла?
У Космача после рюмки на голодный желудок зашумело в голове.
— Из Красноярского края. Пересекла поперек всю Западную Сибирь, на лыжах, в одиночку и без всякого обеспечения. Примерно по шестидесятой параллели, за двадцать девять дней две с половиной тысячи километров.
— Такого не может быть, — решительно заявил Комендант. — Это что получается, больше восьмидесяти в сутки? Да с такой скоростью самый крутой спецназ не бегает.
— А странники бегают. Некоторые в два раза больше.
Похмелившийся Комендант тоже разогрелся, убрал маломерные рюмки и достал два граненых стакана, налил до краев.
— Легкая на ногу, ничего не скажешь. А песен, случайно, не поет?
— Не слышал.
— Должно быть, много молится, если из кержаков?
— Тоже вроде не замечал. Так, перекрестится, пошепчет…
— Это еще ничего… Ладно, поздравим ее с переходом! В книгу рекордов Гиннесса можно заносить.
Комендант выцедил горилку до дна, закусил моченым помидором.