Покаяние пророков
Шрифт:
А говорили так: когда на земле наступит такое время, что и Сон-река высохнет, то старцы встанут. И горе тому, кто поднимет хоть одну бочку со дна и выпустит муму раньше срока.
— А еще Адриан Филатович просил… Бусы янтарные.
— Это зачем ему бусы?
— Дочка у него, младшая, зобом заболела. Сказали, будто помогает.
— Что же не сведет к сонорецким старцам? Полечили бы…
— Говорит, они птицам молятся да солнышку кланяются. Еретики и бесермене…
— Ты же знаешь, это не так.
— Да
Она снова осеклась, случайно выболтав сокровенное.
— И бусы найдем… Ну а сколько времени шла-то? — осторожно спросил Космач.
— А на Федора Стратилата побежала, так получается, двадцать девять дней. Три пары лыж исшоркала до Северного. Не ходом шла, отдыхала. Зимовья по тропе еще стоят, хоть и неказистые, да не порушились. Натоплю камелек, нагрею воды, вымоюсь вся да и сплю себе… Две ночи лишь в снегу ночевала, какие-то люди избушки заняли, следы видела. Должно, охотники иль беглые. Это уж возле Аргабача…
— Неужели и в Аргабаче странников не принимают?
— Как не принимают? — изумилась Вавила. — Там есть наши. Правда, многие в бегах. Я и в баньке напарилась уж по настоящему, и на перинке поспала. Авксентий Зыков сам вызывался, заодно, говорит, и Юрия Николаевича повидаю… Да что уж я, триста верст не пробегу до Северного, коли больше пробежала? Там у них заветный камень стоит, Клестианом Алфеевичем намеленный. Так я забралась на него, помолилась о дороге, путь мне и открылся. Другие лыжи взяла и так ходко пошла, что за седьмицу прискочила. Снег добрый был, не теплел, так я раз толкнусь и будто на крыльях!..
Она пригасила в себе восторг, словно в лампе свет убавила, но через мгновение что-то вспомнила, снова рассмеялась.
— В Северном пришла на автобус, там паспорта не спрашивают… Хотела билет купить, деньги подаю… А мне говорят, старые деньги! Давно уж не годятся!
— Обманули тебя заобские, боярышня…
— Да как обманули? Ни!.. Должно, и сами того не знают. Им за клюкву такие дают! Мужики с самоходки!
— Как же ты без билета приехала? — любуясь Вавилой, спросил он. — Сейчас даром не возят.
Странница улыбнулась с детской хитрецой.
— Когда я у Савелия Мефодьевича переоделась в Северной… Не стерпела и колечко надела на пальчик, с маленьким камушком. А мужик из автобуса увидел, говорит, отдай, так я тебя даром свезу. И свез!
Космач лишь головой покачал.
— Я говорил тебе… Никогда ничего не отдавай.
— Да оно простое было, серебряное, — виновато вымолвила она и полезла в свою котомку. — У меня еще есть! Красивые!.. А то как бы я доехала? От Северного еще двести верст… Вот, смотри!
Вавила достала узелок, развязала одну тряпицу, вторую, и в третьей оказалось несколько перстней — нанизала их на пальцы, показала Космачу. А он, пользуясь случаем, взял ее руки в свои — горячие и от того немного жестковатые, поднес к своему лицу, как сокровища.
Золото
— Погляди-ка, какие они красивые!
Пожалуй, Алмазный фонд купил бы все без всякой экспертизы: сапфиры, изумруды и один крупный бриллиант наверняка индийской работы. Даже на глазок этим сокровищам будет лет шестьсот — семьсот, а может, и того больше…
— А почему ты так смотришь? — вдруг спросила она. — Ты не смотри по-ученому, на красоту полюбуйся.
— Да я любуюсь. Только зачем таскаешь с собой такое богатство?
— Какое уж богатство?.. Это мне матушка дала, на приданое. Больно поносить хочется. Остальное в Северном оставила…
Он не стал пугать ее миром и современной жизнью, ни к чему ей знать, что за паршивую сережку убить могут не моргнув глазом.
— Мы завтра и то колечко вернем, — пообещал, не отпуская рук.
— Да уж не надо, нехорошо. Совсем уж простенькое…
— Он тебя обманул!
Вавила не хотела быть обманутой, смутилась.
— А как же мы вернем?
— Найдем водителя на автостанции… Ты запомнила его?
— Такой бритый…
— Они все бритые. В лицо узнаешь?
— Да узнаю. — Она что-то заподозрила, осторожно высвободила руки, но один из перстней коснулся огромной окладистой бороды Космача и зацепился. Вавила потянула и засмеялась: — Ишь, привязал! Отвяжи-ка, не то и веника твоего не останется! Как дерну вот!
И пока он выпутывал перстень, ее пальчики бездумно трогали бороду, и едва рука освободилась, как Вавила покраснела и отвернулась в великом смущении. Торопливо посдергивала украшения, завязала в тряпочки, сунула в глубину котомки. И что-то там нащупала еще, просияла.
— Свиточек тебе принесла, вот возьми-ка…
— Что это?
— Да ты искал… Сонорецких старцев послание пророческое на окончанье великого лесного сидения.
Свиток находился в кожаном чехле, завязанном с двух сторон, и напоминал длинную и толстую конфету. У Космача непроизвольно затряслись руки.
— Боярышня… Свет очей моих… Где же ты отыскала?..
— Спросила стариц на Сон-реке, они и благословили меня свитком.
Случайно проговорилась, что была у сонорецких старцев…
— С этим и шла ко мне?
Вавила спохватилась, что сказала лишнее, вдруг принюхалась.
— Ой, дымом пахнет! Ужель не чуешь?
Космач бросился на кухню; из кастрюли с пельменями шел синий дым. Впопыхах сдернул ее с плитки, обжегся, уронил, и пока искал тряпку, чтоб прихватить и поднять, задымился линолеум. Залил все из лейки, кастрюлю выставил в сени, вытер шваброй пол. И эти бытовые хлопоты слегка отрезвили его, а тут еще в окошко глянул — рассвело и метель завивает.
Когда же закончил с уборкой и вернулся, Вавилы за столом не было. Заглянул в горницу — лежит в постели, и розы рядом, на подушке.