Покидая тысячелетие. Книга вторая
Шрифт:
– Знаю, он уже сказал мне. Велел тут жить.
– Ну и живи. И пиши спокойно, – чуть ли не пела Динка, разбивая над сковородой третье яйцо. – Массаж спины тебе в кабинете Аллы Петровны не делали?
– Какой массаж?
– Не притворяйся, Витька! Сам знаешь какой массаж. Я давно выследила все папины тонкости. Алла Петровна его одноклассница, она замдиректора ресторана. Официантки у неё вышколенные. Та ещё сводня. Ей бы директором
Динка хихикнула и потрепала мои вихры.
– Садись, классик, кушать подано!
Выговорившись и пожелав мне хорошего отдыха, Динка умчалась домой. Все эти страсти происходили на небольшом пятачке микрорайона, прозванным народом Элеватором, за которым сразу начинался проспект Победы, где и зазывал всеми огнями ресторан «Дружба». Какая программа? А какая она у Абрама?
Наконец-то, я по-человечески поел, выхлебал две бутылки кефира. Часа два отмякал и обновлялся в роскошной ванной, размышляя о том, что дядя Саша непревзойдённый специалист по темам и сюжетам, завязкам и всевозможным развязкам, а я – совершенный балбес и лопух, а потому надо прекращать любые возлияния, даже с Баржанским.
То есть – присутствовать, но не падать.
Выдав для себя такой лаконизм, я обдумал его со всех сторон, ища изъяны, но, конечно, не обнаружил. Своё говно не пахло. После этого общечеловеческого лаконизма я решил, что мне далеко до серьёзной культуры, даже если я не воспринимаю всяких браток и всё исходящее от них.
Интенсивность обновления перешла в другую фазу, когда после ванной я открыл Библию. Оказалось, что дядя Саша забрал все мои вещи у Толи Щитикова и принёс домой.
На полях третьей страницы Библии, которую я купил недавно, было написано «Акатуйская каторжная тюрьма. 1842 годъ» Интересные события разворачиваются, Виктор Борисович. В это время там находился Лунин. Может быть, и эту Библию он держал в руках?
В полночь я перекинулся на архитектуру и думал, что человек, рождённый и живущий в однообразных хрущёвках и пятиэтажках должен получиться таким же безликим и уродливым, да ещё с плоским сознанием. Вот если бы его окружала итальянская или французская, немецкая или английская архитектуры, разные барокко, рококо или готика, да ещё божественные елисейские поля и версальские сады, то, вполне, возможно, что в
Неужели я мысленно спорю и возражаю Баржанскому, который вырос вообще в дикой степи, а во время войны бомбил европейскую архитектуру? Ведь он служил в полку дальних бомбардировщиков. Откуда он узнавал о достижениях культуры, если жил всё время в Байкальске, среди этих унылых и плоских домов? Играл в драмтеатре до войны. Это же надо не только Библию читать, но и жить во Флоренции, видеть Лувр, проходить под Бранденбургскими воротами, подняться на Афинский Акрополь… Как без всего этого можно говорить о какой-то культуре? Опять долдонить о народе-богоносце и вселенской миссии?
Долго ещё у меня клокотало и бурчало в мозгах и желудке, пока я, обессиленный, не уснул на чистой кровати, даже не чувствуя, как в далёком детстве, естественную защищённость. Ведь защищенность присутствовала сама по себе. Но это только в детстве.
Вот имели же такую пожизненную защиту разные там кавалергарды и гусары, богатейшие люди России, которых упекли в Сибирь за их же глупость. И зачем им эта глупость нужна была? Справедливости хотели? Фигня всё это, братцы мои милые! Амбиции дурацкие замутили сознание. И ничегошеньки больше!..
Жить в таких условиях всю жизнь, а не в перерывах между редакциями, общагами, чужими углами и вытрезвителями.
Галерея декабристов, собор Василия Блаженного, Версаль, Бальзак… Ещё какие-то красоты и имена… И блаженство…
Дядя Саша заявился утром. Увидев на кровати раскрытую Библию, заметил:
– Надпись эту я сразу увидел, ещё в редакции. Странная надпись!
– Как эта книга дошла до наших букинистов?
– Ничего таинственного! Декабристы имели десятки, если не сотни тысяч книг, библиотеки были потрясающие. Любую академию можно было в Сибири открыть! Но они умирали. А книги народ растаскивал и рвал на самокрутки, печи разжигали, задницы подтирали. Кое-что уцелело. В прошлом году из краевой библиотеки вывезли на свалку пять машин старых книг! Что там было так и осталось неизвестным. С девятнадцатого века валялись в подвалах… Ладно, вставай, будем завтракать. Я бы посоветовал тебе сидеть здесь, как минимум, месяц, но лучше – два!
Конец ознакомительного фрагмента.