Поклонение волхвов. Книга 2
Шрифт:
Пьют кофе.
Кондратьич вытирает лоб и переходит на житейские темы. В городе собираются пустить трамвай. Настоящий, как у людей, с рельсами. Обещают увеличить число полиции. Как всегда, новые меры против евреев.
Отец Кирилл решается спросить:
– Иван Кондратьич, а почему вы взяли такое русское имя?
– Мое настоящее имя – это вроде талеса, которым покрываю голову при молитве. А русское имя – гражданское платье, в котором иду улаживать свои дела в полицию или ругаюсь у себя
– Но почему “Кондратьевич”, а не “Ефремович”? Вы же – бен Эфроим.
– Моего покойного отца звали Эфроим.
Допивает кофе.
– Эфроим, а не Ефрем. Ощущаете разницу?
Кондратьич – экземплярный. Если генерал-губернатор Самсонов все же очистит Ташкент от евреев (“обещали-с!”), Кондратьича следует поместить в местный краевой музей как экспонат. К нему будут водить гимназистов, классная дама будет тыкать в сторону его морщин и бровей указкой. А над головой его повесят букву щ как шутовскую корону.
Кондратьич встает и благодарит за кофе и беседу:
– Пора в контору.
Отец Кирилл выходит проводить:
– Иван Кондратьевич, дело, конечно, не мое... Только вы же сами говорили, что торговые дела вам в убыток. Вот и князь предлагал вам все бросить.
– Их императорское высочество – умнейший человек… – кивает Кондратьич, проникая в рукав пальто. Застегивается. – Но, понимаете, мой отец, Эфроим, и дед, и, может, даже прадед, они все были учеными людьми. И все торговали. От одной чистой науки люди холодеют, слишком высоко она поднимает. А торговля – она, как свечка, согревает. Да?
– Берешит, – повторяет отец Кирилл.
– Сфира творения обозначается точкой. Нэкуда. Точка.
– Никуда!
– Нэкуда. А?
На солнце Кондратьич кажется крупнее ростом, глаза зеленые.
– Голуби...
– Любите голубей?
Кондратьич сидит на корточках. Подражает звукам голубей.
– В детстве у нас... – Не договорил: в калитку стучали.
Приоткрылась – Казадупов.
Блеснуло пенсне.
– А я к вам!
Во дворе похолодало.
Кондратьич скис и врылся в пальто.
Следователь Казадупов напоминает картины Арчимбольдо: лицо как бы составлено из разных предметов и овощей. Приветствует отца Кирилла:
– Поправляетесь? – Заметил Кондратьича, линзы на него навел. – Старые знакомые! Почтеннейший ребе! Никак не ожидал вас увидеть в этом... в таком месте! Отец Кирилл, уж не собрался ли ребе обратиться в православную веру?
Отец Кирилл улыбнулся:
– Вы, господин следователь, кажется, сами не отличаетесь особой набожностью...
– Нет, почему? Я большой поклонник Иисуса Христа. А в церковь не хожу из-за ладана. Астма, кашель. Не перебарщивали бы ладана – ей-богу, ходил бы.
– У бесов тоже от него астма...
– Отец Кирилл, отец
– Какие?.. Известно какие. Бесы просвещения.
Кондратьич, наблюдавший за разговором из своего пальто, ухмыльнулся.
– Улыбаетесь? – Казадупов обернулся к Кондратьичу. – А не желает ли вот этот господин обратить вас в свою веру, батюшка? О бесах и демонах рассуждать – хлебом не корми. И которые в огне летают, и эти... Целому нашему отделению голову заморочил.
Кондратьич разводит руками:
– Они конфисковали мои книги, спросили, что в них написано. Я объяснил.
– А имена демонов кто им на листочке выписал, а? Они православному полицейскому для какой надобности? У Мухина, у Пьян-базара стоит, листочек отняли. Желал демонами вавилонскими повелевать. Огонь с небес сводить и взятки разные получать... Ну да это наши ребята и без ваших демонов умеют, своих хватает.
– Так я пойду, а?.. – Кондратьич кутается в пальто.
– Идите. Идите, пока на свободе. Шутка.
– Я провожу, – говорит отец Кирилл. – А вы пока заходите...
– Чаем напоите?
– Непременно. Алибек!
Казадупов подмигнул Кондратьичу и исчез во внутренностях дома.
Отец Кирилл сопроводил Кондратьича до калитки.
Глаза у ребе зеленые.
– Зря вы его впустили одного. Он сейчас осматривает вашу комнату, а? Он такой человек... Каждый раз холодею.
Пальто Кондратьича почернело немного в переулке и скрылось за углом.
– Если бы не заступничество нашего Великого Либерала, – возник голос Казадупова за спиной, – давно бы его выселили ко всем его еврейским чертям.
– Известный ученый. Научные статьи...
– Уголовные статьи, а не научные! Какой ученый! Алхимик… Сделает гешефт у себя в конторе и бегом в подвал, философский камень искать. Развел там средневековье, колбы какие-то, порошки. В двадцатом-то веке! Не удивлюсь, если все это его добро взлетит однажды.
– Вы хотели со мной поговорить? Я распорядился чай поставить...
– А мы и так разговариваем. Правда, что вам из Японии чаи шлют? Вы там, слышал, бывали?
– Да, если только это имеет какое-то отношение к моему делу.
– Отец Кирилл, когда человека пытаются убить, к делу имеет отношение всё. – Глянул поверх пенсне. – Решительно всё. И ваш ушедший ересиарх в том числе.
Идут по саду. Сад невелик, но продуман до мелочей.
– Позвольте мне быть откровенным, – откашливается Казадупов. – Эти люди вряд ли быстро от вас отстанут. Я имею в виду нашего друга Курпу и всю его честную компанию. Сколько раз вы встречались с ним, только начистоту?
– Два. – Отец Кирилл поправляет ветку криптомерии. – Не считая того, последнего.