Поклонники змеи
Шрифт:
Де Бираг бросился по следам убийцы и наугад выпустил еще четыре заряда, но, очевидно, неудачно, как можно было судить по презрительному крику и стуку лошадиных подков, донесшихся до его слуха. Печальный и мрачный де Бираг возвращался в дом; но здесь он невольно остановился, испустив крик ужаса при виде представившегося страшного зрелища.
Марта, сидя над телом убитого Флореалем негра, с улыбкою на устах, с глазами полными слез, тихим, нежным голосом, заставляющим плакать навзрыд всех присутствующих, напевала одну из тех наивных креольских песенок, которыми кормилицы Сан-Доминго убаюкивают обыкновенно маленьких детей. Плантатор с видом безграничного
– Боже, Боже мой! – бормотал он дрожащими губами.
– Мужайтесь, друг! – проговорил молодой человек, кладя ему руку на плечо. – Вы видите, несчастная помешалась!
– Увы!..
А Марта все пела. Это было трогательное и вместе ужасное зрелище; молодая женщина, с бескровным лицом, с горящими глазами, улыбающаяся и тихая, сидевшая над трупом негра и распевавшая наивные песенки! Вдруг песни смолкли.
Глаза молодой женщины сверкнули, и голосом, прерывавшимся от скорби, она вскричала:
– Дитя мое, дитя мое!
В этом крике слышалась такая мучительная тоска, что все присутствующие задрожали.
Между тем она, сложив последним усилием руки как бы для молитвы, подняла глаза к небу и упала навзничь. Все бросились к ней на помощь. Но было уже поздно: она умерла. Скорбь убила ее.
– Марта, сестра моя! – вскричал метис. – Она умерла! О Боже мой!
В это время снаружи послышался шум; возвращался французский гость плантатора в сопровождении врача. Позади него находился полицейский агент в сопровождении офицера и тридцати солдат. Беспорядок в одежде и пыль, покрывавшая лица новоприбывших, показывали, с какою быстротою они ехали из Порт-о-Пренса на плантацию Жозефа Колета.
VIII. Люсьен Дорнес
Было четыре с половиной часа утра; становилось уже светло; показавшееся из-за горизонта солнце брызнуло во все стороны золотыми лучами, скрашивая и оживляя дикий ландшафт; пробудившиеся в чаще птицы начинали уже свой гармоничный концерт. Вся эта природа, веселая, улыбающаяся составляла полный контраст с домом плантатора, ставшим в последнюю ночь театром мрачных и скорбных событий.
Наутро присланный из Порт-о-Пренса агент полиции деятельно принялся за следствие. Первой заботой Шевелена, таково было имя этого агента, подвергнуть продолжительному опросу всех слуг плантатора, черных и белых, безразлично. К несчастью, все эти люди, в большинстве преданные своему хозяину, решительно ничего не знали, и их показания не могли пролить никакого света на это таинственное дело. Из их показаний он вывел только одно, что они были захвачены этими событиями совсем врасплох, и что они не знали ни одного врага своего хозяина, который пользовался вообще всеобщим уважением и любовью. Шовелен обратился тогда к Анжеле, младшей сестре плантатора, которая, несмотря на свою довольно тяжелую рану, поспешила дать показания, чтобы навести агента полиции на настоящий след.
Молодая девушка еще не знала о смерти сестры и о похищении своей маленькой племянницы Марии; она думала, что она одна стала жертвою убийц. Ее брат и де Бираг решили, по совету врача, ничего не говорить ей об этих печальных событиях. Она без утайки рассказала Шовелену все, начиная со своего посещения старой негритянки Розеиды Сумеры. Выслушав ее со вниманием, Шовелен обратился к ней.
– Извините, сударыня, что я предложу вам несколько вопросов. Скажите, пожалуйста, нет ли у вас каких врагов – мужчины,
Ангельская улыбка озарила бледное личико молодой девушки.
– Разве это возможно? – проговорила она, – я не помню, чтобы сделала кому-нибудь дурное.
– Вы слишком добры, сударыня! Негры справедливо называют вас «Девой утешения». Они справедливо любят вас и обожают.
– Ну? – пробормотала девушка, краснея от этих похвал.
– Вот поэтому-то, – холодно возразил агент, – я и спрашиваю, не знаете ли вы врагов; такая добрая, как вы, должна иметь их очень много.
При этих странных словах девушка взглянула на Шовелена с видом крайнего изумления.
– Не понимаю вас!
– Ах, Боже мой, я не умею вам объяснить этого, сударыня; мне придется коснуться самых заветных ваших тайн!
При этих словах Шовелен перевел свой вопросительный взгляд на молодых людей, стоявших у постели больной.
Де Бираг понял его немую просьбу и, нежно пожимая ручку молодой девушки, проговорил:
– Я жених госпожи Колет и лучше, чем кто-либо другой, могу объяснить ей ваши слова, сударь!
– Благодарю вас, сударь!
– Дорогая Анжела, – начал де Бираг, обратившись к молодой девушке, – слова этого господина, очень темные и неясные для тебя, на самом деле очень просты. Человеческая природа, необлагороженная образованием, – этим божественным пламенем, которое одно может осветить мрак души человека и смягчить его сердце, показывая ему разницу между добром и злом, по существу своему злая. Таким образом, добро, которое оказывают известным порочным и невежественным существам, возбуждает у них вместо благодарности только ненависть. Эти низкие люди принимают благодеяния, оказываемые им, за обиды и считают долгом мстить за них.
– О, – прошептала девушка, – разве это возможно?
– К несчастью, это так, – продолжал де Бираг, – исключения, правда, бывают, но они очень редки; мозг негров, отуманенный диким суеверием Африки, не знает христианской любви, а питается только завистью, ненавистью и мщением – тремя страстями диких рас. Вот почему, дорогая Анжела, я и спрашиваю у вас, не можете ли вы указать на кого-нибудь из черных, кому бы вы часто помогали или вообще находились в частых сношениях.
Молодая девушка, до сих пор спокойно слушавшая жениха, при этих словах задрожала.
– Боже мой, – вскричал де Бираг, изумленный этой внезапной переменой. – Что с вами, Анжела?
– Ничего, благодарю вас, – отвечала она слабым голосом, – но ваши слова, дорогой Луи, пролили свет в мою душу. Я не смею произнести те имена, которые просятся на язык.
– Не бойся, дорогая Анжела, – проговорил плантатор, – я уже знаю эти имена. Первое – имя моего молочного брата, Флореаля-Аполлона?
– Да, брат, – не знаю почему, но этот человек всегда внушал мне ужас.
– Да, да! – пробормотал метис. – Я знаю это, а второй кто?
– Второй, – проговорила Анжела, – один несчастный негр, которого я нашла у порога нашего дома умирающим от голода.
– Конго Пелле?
– Да, потом… моя кормилица.
– Розеида Сумера?! Презренная! Она всем обязана нам, а между тем в эту ночь я чуть было не попал в ее хижине в руки убийц.
– Да, она, брат!
– Простите, пожалуйста, – обратился к девушке агент, – не признали ли вы кого-нибудь из их людей, которых вы встретили в хижине негритянки?
– Никого!
– Благодарю вас, сударыня, – проговорил агент полиции и, откланявшись девушке, вышел в сопровождении брата и ее жениха.