Поколение оттепели. Воспоминания
Шрифт:
— Какая необходимость забирать меня с работы? Если вы хотите со мной побеседовать, пришлите повестку, как цивилизованные люди! Теперь в институте будут судачить, что КГБ таскает меня на допросы.
— Но мы никому не сообщали, что вас будут допрашивать. Может, они подумают, что вы один из наших секретных сотрудников.
— Час от часу не легче! Ничего себе, утешили.
Черная «Волга» въехала во двор одного из зданий КГБ.
Мы шли по длинным коридорам, сворачивали в переходы, поднимались по лестницам. Наконец молодой
Мужчина за столом, видимо, майор, отпустив его, сказал:
— На самом деле это не я хотел с вами поговорить.
— А кто же так хочет со мной поговорить?
— Мой начальник.
И он повел меня по коридорам, переходам и лестницам в другой кабинет.
Вытянувшись по струнке и отдав честь, он передал меня другому оперативнику и удалился. Его начальник, должно быть, полковник, быстрым шагом провел меня через коридоры и переходы в большую приемную, отдал честь и рявкнул:
— Алексеева Людмила Михайловна доставлена.
Дежуривший в приемной офицер, чье звание не берусь определить, ввел меня в огромный, хорошо обставленный кабинет. Из-за большого стола красного дерева поднялся средних лет человек и представился: «Александр Михайлович». На нем были темный костюм, свежая рубашка, модный галстук, очки в элегантной оправе.
— Вы обратили внимание, Людмила Михайловна, что наша организация очень хорошо к вам относится?
— Из чего же это следует? Ваши люди сорвали меня с работы, фактически меня похитили, водили по всем этим коридорам и лестницам, а я до сих пор не имею понятия о том, что происходит.
— Вы действительно не замечаете, что по отношению к вам мы ведем себя очень либерально, даже снисходительно?
— Честно говоря, нет.
— В таком случае позвольте вам напомнить. Несколько месяцев назад вы побывали в отделении милиции, у вас с собой было восемь копий рукописи, которые хрустели под одеждой.
Ну, конечно, они прослушивали дом, когда я рассказывала эту историю Коле. Не думаю, чтоб органы безопасности упустили шанс изъять восемь экземпляров «Хроники», если б знали тогда, где они спрятаны.
— Что с возу упало — то пропало, — позволила я себе заметить.
На том наше собеседование завершилось.
Охота за «Хроникой» продолжалась. Меня стали вызывать на допросы, как полагается, по повестке. То заводили речь о Якире и Красине, то об украинских диссидентах. К многочасовым разговорам надо готовиться не только морально, и перед допросами я стала заходить в гастроном, расположенный по пути от станции метро «Проспект Маркса» к зданию КГБ. Прикупив хлеба, ветчины, пару апельсинов и что-нибудь сладкое, я являлась в проходную к назначенному часу, чувствуя себя гораздо спокойнее.
Следователь повторял свои бесконечные вопросы. Я вежливо
За год я побывала более чем на двенадцати допросах, сколько их было точно — я уже сбилась со счета.
Однажды в октябре привычный ход допроса был нарушен. Я уже съела второй апельсин, но еще не добралась до эклера, когда в кабинет вошел мужчина, назвавшийся Владимиром Павловичем. Моего возраста, высокий, в хорошем костюме, он был удивительно вежлив. Судя по тому, какой интерес он ко мне проявил, это был мой куратор — оперативник, который занимается конкретными персонами и наделен правом решать, кого и когда арестовать.
— Людмила Михайловна, я думаю, нам с вами надо поговорить об Ирине Белогородской, — предложил он.
У меня не было оснований отказываться обсуждать ситуацию с Ириной. Она выполняла обещание не иметь дела с «Хроникой», но не было никаких гарантий, что КГБ сдержит слово и оставит ее в покое. Она — потенциальный обвиняемый по делу № 24.
— Вы понимаете, что она висит на волоске?
— У меня такое чувство, что ей было бы лучше эмигрировать, — заметила я.
— Это неплохая идея, — согласился Владимир Петрович. — Но для этого нужно приглашение из Израиля.
— Это не проблема, — ответила я. В 1972 году приглашения из Израиля приходили тысячами. — Вы хотите сказать, что если она подаст документы на выезд, то ей дадут разрешение?
— Наверняка не могу сказать. Но если у нее будет приглашение, надо действовать быстро.
Я передала этот разговор Ирине. Она поговорила с мужем.
В следующую нашу встречу она мне сообщила:
— Вадим сказал, что он русский поэт, а русские поэты не могут жить без русского языка.
Кажется, последний шанс избежать трагедии был упущен.
Поначалу следователи предъявляли мне показания Якира и Красина:
— Людмила Михайловна, ваши друзья рассказали нам, что вы ответственны за украинскую секцию «Хроники».
— Странно. Насколько мне известно, в «Хронике» нет украинской секции.
Они были правы. Большинство новостей с Украины поступало через меня. Но специальной украинской секции не существовало. Так что с формальной точки зрения показания Якира и Красина были неточны.