Поколение зимы
Шрифт:
– Стиль работы? – поднял удивленные брови парикмахер.
«Ну, как к ним занесло такого человека, как мой Ладо», – про себя вздохнул Галактион.
– Пусть будет Грузия настоящей витриной социализма в нашем великом СССР! – завершил свой спич Кахабидзе.
С приветственными кликами пекари, парикмахеры и почтальоны подняли свои роги и осушили их. Не без легкого саркастического смешка осушил свой рог и Галактион.
– Пью за изобилие белладонны, за избыток ипекакуаны! – сказал он.
– За ваши кислородные подушки, дорогой! – прошептал Авессалом.
Есть
Ночь. Пустота. Стоящий возле решетки парка, будто так и нужно, большой черный автомобиль с тремя серебряными горнами на крыле только усиливает это миражное ощущение. Да и пассажир, которого можно случайно увидеть через опущенное стекло, тоже не очень-то смахивает на труженика пятилетки: молодой еще, лысоватый, очень холеный, со странным взглядом, поблескивающим через пенсне на мясистом носу. «Как капиталист какой-то, – подумает случайный прохожий и тут же тихонько вскрикнет: – Да ведь это же Лаврентий Берия, всесильный чекист!» – и тут же парижский мираж рассеется.
Из боковой улочки стремительным шагом вышел Нугзар и направился к «паккарду». Берия из окна протянул ему руку, ладонью кверху. Нугзар, подойдя, хлопнул по ней своей ладонью, пригнулся и шепнул прямо в нос старшему другу:
– Он приехал, Лаврентий. Я видел его сам и обнимал в доме дяди.
– Садись, поехали, – сказал Берия.
Нугзар нырнул в машину. «Паккард» рявкнул мотором, тронулся с места. Нищий кинто на углу в страхе перекрестился.
На склоне горы царя Давида лицом к городу стоит большой белый особняк. Окрестные жители уже забыли, что до революции он принадлежал чае– и кофеторговцу Лионозову, знают только, что к этому дому нельзя приближаться. Туда и направлялся «паккард».
Официально особняк был в ведении Совнаркома и проходил по разряду «гостевых», на самом деле здесь безраздельно хозяйничало ГПУ.
Когда подъехали, несколько черных автомобилей уже стояли у крыльца. Чекисты в штатской одежде несли охрану под окнами и вдоль стены. Их смуглый вид привносил что-то итальянское – то ли мафия собралась, то ли чернорубашечники на заре фашизма.
Здесь уже Нугзар не мог держаться на равных с Лаврентием Павловичем, потому он и шел к крыльцу, приотстав, не как младший друг, а как помощник.
Старший охранник вытянулся перед Берией. Тот приложил ладонь к виску:
– Здравствуйте, товарищи! Все в порядке?
– Все в порядке, товарищ Берия!
Внутри сходство с сицилийской мафией еще усилилось. Около дюжины дородных сумрачных мужчин, кто в полувоенном, кто в тяжелых костюмах-тройках, рассаживались вокруг стола. У некоторых на лацканах пиджаков были депутатские, вциковские значки, что свидетельствовало о принадлежности к партийной элите и отнюдь не уменьшало итальянских реминисценций.
Молчаливые охранники расставили на столе вино и закуски. Потом
– Мы тут собрались, товарищи, поговорить о Ладо Кахабидзе, который только что вернулся в Грузию, чтобы стать председателем Центральной контрольной комиссии. Что он, действительно хороший человек или только притворяется? Нестор, Серго, Арчил, вы знали Ладо с девятьсот пятого года, вы уверены, что он наш друг, что он хороший товарищ? Вахтанг, Гиви, Вано, Мурман, Резо, Борис, Захар, ты тоже, Нугзар, – не стесняйся, дорогой, давайте поговорим по-партийному!
Несмотря на ободрение друга, Нугзар старался держаться в этой компании, как и подобает самому младшему: скромно и старательно внимал каждому слову, и каждый участник совещания – или, так скажем, «сходки» – мог прочесть на его лице эту скромность и старательность. Несколько минут вокруг стола царило молчание. Партийцы посматривали друг на друга. Наконец Нестор, человек одного возраста с обсуждаемым Кахабидзе, высказался:
– Он мне никогда не нравился, этот Ладо.
Тут же заговорил еще один ветеран, Серго:
– Много о себе думает товарищ Кахабидзе. Только он, понимаешь, один чистый ленинец. Все остальные с душком.
Арчил, набычившись, сильно бил пальцем по столу. Все уже понимали, что он сейчас скажет. Так и оказалось.
– Перед революцией он был от нашей партии в межпартийной контрразведке, а во главе кто стоял? Бурцев, эсер, сбежал за границу. Теперь Ладо всегда ходит с таким видом, будто у него на всех материал по связям с охранкой.
Берия, пенсне вперед, тут же как бы поднырнул Арчилу под руку.
– Включая?..
– Страшно сказать, кого включая, – ответил Арчил, не глядя на него. – Всех подозревает в предательстве «ленинских идеалов». Никакого уважения к вождям. Теперь говорит, что даст бой коррупции в Грузии, как будто здесь капиталисты.
Минуту или две в мрачном молчании все переваривали сногсшибательную информацию. Потом молодой Вано обратился к Берии:
– Это правда, что он называет товарища Сталина Кобой?
Берия мило улыбнулся:
– Многие старые товарищи называли Сталина Кобой. Партийная кличка, подполье, ничего не поделаешь. – Тут он посуровел: – Однако сейчас по меньшей мере неуместно называть Кобой вождя народов СССР!
– Послушай, Лаврентий, зачем его назначили к нам председателем ЦКК? Я считаю... – горячо начал было Вахтанг, но Берия остановил его мягким движением руки.
– Одну минуточку, Вахтанг. А разве уместно, товарищи, везде, как это делает Ладо, после первой же рюмки болтать, что у товарища Сталина шесть пальцев на ступне одной ноги, что он видел это собственными глазами?
Снова воцарилось молчание, но на этот раз не застойное, не выжидательное, как раньше, а своего рода «оживленное молчание», с некоторыми искорками в глазах, с улыбочками, с комическим «о-о-о, вот, мол, чем испугали». Даже проскользнул проказливый смешок.