Покорение Крыма
Шрифт:
Когда церемониал размена трактатов закончился и барабанщики разом прекратили выбивать дробь, в наступившей тишине бархатно прозвучал фельдмаршальский голос:
— Да многолетствуют наши государи!.. Да благоденствуют их подданные!
Солдаты и офицеры дружно гаркнули: «Виват!» Крик тут же потонул в длинном, тягучем грохоте салютующих пушек, поднявшим в небо с окрестных деревьев стаи испуганных птиц.
Сто один залп — таков был приказ фельдмаршала!
Артиллеристы продолжали ещё суетиться у орудий, вкладывали всё новые заряды, а на краю лагеря дождавшиеся сигнала нарочные офицеры — кто в карете, кто верхом — разлетелись в разные
Вечером, сидя во главе длинного стола, сплошь уставленного разнообразными и обильными яствами, захмелевший Румянцев расслабленно поманил пальцем Репнина.
— Готовься, князь, в дорогу... Ты негоциацию вёл — тебе и трактат в Петербург отвозить.
Репнин, с распущенным на шее шарфом, краснолицый, с осоловевшим взглядом, расплылся в пьяной улыбке.
На следующий день, отоспавшись, загрузив на карету два сундука с личными вещами, взяв с собой графа Семёна Воронцова, полковника 3-го гренадерского полка, князь выехал к переправе у Гуробал. Кроме подлинного трактата, Николай Васильевич вёз в портфеле реляцию фельдмаршала.
«Я льщу себя, — писал Румянцев Екатерине, — что ваше императорское величество, оказывая благоволение высочайшее о подвигах, которые в течение войны оружием мне вверенным учинены, с равною благодарностью воспримите сим образом заключённый мир, которые есть плод счастливой войны, существом своим полезен отечеству и слава коего возносит имя бессмертное победительницы...»
Войну с Турцией выиграл Румянцев. Но победительницей была Екатерина.
Июль 1774 г.
Хаджи-Али-паша не стал искушать судьбу соперничеством с кораблями контр-адмирала Чичагова — ночью отвёл флот от кубанского побережья, а 18 июля внезапно появился в крымских водах на алуштинском рейде. Под прикрытием пушек линейных кораблей лёгкие транспортные суда подошли к каменистому берегу и стали высаживать десант.
Командир алуштинского поста капитан Колычев, окинув взором многочисленное турецкое войско, понял, что отразить неприятеля он будет не в силах, и приказал отступать к деревне Янисаль. Но часть егерей капитан послал к береговым ретраншементам, чтобы задержать янычар, пока снимутся с места обоз и артиллерийская батарея.
Несколько турок, первыми выбежавшие из воды, упали на холодную гальку, сражённые меткими выстрелами егерей, остальные, осыпая солдат градом пуль, звонко щёлкавших по камням, колышущейся толпой стали растекаться по пустынному берегу. Прячась за кустами и деревьями, за поросшими мхом валунами, они быстро охватывали егерей с флангов.
Увидев угрозу, егеря оставили ретраншементы и бросились догонять колонну, по которой уже палили янычары.
Несколько пуль попали в лошадей, натужно тянувших телеги по обрывистой дороге. Лошади испуганно рванулись в стороны, две или три упали, заскользили по склону, таща за собой повозки. Ездовые успели спрыгнуть наземь, отскочить, а весь небольшой обоз полетел в пропасть. Но артиллерийские упряжки, шедшие в голове колонны, ездовым удалось удержать.
Турки не стали преследовать Колычева, и он вывел отряд к деревне почти без потерь. (За это спустя несколько дней Долгоруков произвёл капитана в секунд-майоры, а офицерам отряда выдал по 50 рублей).
Пока Колычев отходил к Янисалю, пока
Узнав от Чичагова об исчезновении турецкого флота из кубанских вод, Долгоруков — он держал штаб в деревне Сарабузы в пятнадцати вёрстах от Акмесджита — решил на всякий случай укрепить береговые посты в Крыму и выдвинул вперёд, к деревне Шумле, батальон подполковника Рудена из Московского легиона, приказав занять удобную позицию и ждать прихода главных сил. Однако Руден, узрев, что турки заняли окрестности Алушты, решил порадовать командующего своим рвением, нарушил приказ и повёл батальон в атаку, надеясь сбросить янычар в море. Турки встретили легионеров таким жестоким огнём, что батальон, потеряв за полчаса сто двадцать человек убитыми и ранеными, бесславно отступил...
Долгоруков, выслушав доклад о потерях, пришёл в ярость — кричал, ругался, грозил примерно наказать непослушного подполковника, но остыв — простил его, отметив, что Руден совершил эту безрассудную атаку не по злому умыслу, а лишь горя ненавистью к коварному неприятелю.
...Закрепившись в Алуште, Али-паша вечером выслал большой отряд янычар в сторону Ялты, где на следующий день намеревался высадиться сам. Татарские проводники всю ночь вели отряд лесной горной дорогой к Ялте, и перед рассветом турки неожиданно атаковали ретраншемент майора Салтанова.
Бой шёл до полудня. Батальон держался стойко, отбивая раз за разом наскоки татар и янычар. И лишь когда артиллеристы израсходовали все заряды, а к туркам подошло подкрепление, стало ясно, что дальнейшая оборона бессмысленна. Салтанов принял решение взорвать все пушки и пробиваться в сторону Балаклавы.
Один за другим прогрохотали, содрогнув горы, мощные взрывы, разметавшие орудийные лафеты, покорёжившие толстобокие стволы. Салтанов построил солдат в штурмовую колонну, сам встал в её голове и, с ружьём наперевес, первым бросился на прорыв.
Дорогу на Балаклаву закрывали татары. Лихие наездники, они плохо сражались в пешем строю — не выдержали плотного штыкового удара салтановцев и расступились. Батальон вырвался из окружения и ушёл в горы, оставив на ялтинских склонах двести солдат и офицеров, в том числе храброго майора Салтанова, зарубленного в рукопашном бою...
Быстрая потеря Алушты и Ялты больно ударила по самолюбию Долгорукова. За три года, прошедших со времени завоевания Крыма, это была первая неудача генерала. Привыкший к постоянным турецким угрозам вернуть утраченное владычество над татарами, он никак не ожидал, что эти угрозы воплотятся в реальный десант. Стремясь вернуть потерянные города, он провёл Московский легион в Янисаль, дал ночь на отдых, а утром 23 июля бросил семь батальонов генерал-поручика Мусина-Пушкина на штурм Алушты.
— Ты уж постарайся, Валентин Платоныч, — по-отцовски шепнул Долгоруков графу, ставшему к этому времени мужем его дочери — княжны Прасковьи Васильевны. — Тебе басурман бить не привыкать.
— Горы — не поле, — облизнул сухие губы Мусин. — В поле-то легче... Да и паша, поди, не дремлет...
О подходе легиона к окрестностям Алушты Али-паша узнал от татарских лазутчиков, когда батальоны ещё маршировали в горах. И спешно выдвинул навстречу семитысячный отряд янычар, который занял позицию в четырёх вёрстах от моря, в двух ретраншементах на дороге перед деревней Шумлой.