Покорение Южного полюса. Гонка лидеров
Шрифт:
и люди, и снаряжение, и животные находятся в отличном состоянии. Собаки сейчас чувствуют себя даже лучше, чем в то время, когда мы стартовали. Все пораненные лапы зажили, а чрезмерная полнота исчезла без следа.
По мере продвижения моральный климат в партии улучшался, в отличие от унылого настроя, царившего в группе Скотта, где люди постепенно всё больше падали духом. Вполне вероятно, что одним из объяснений этого факта может быть идеологическая подоплёка их действий.
Отправляясь из точки 82° южной широты, Амундсен вёз с собой запас провизии на сто
По сравнению с ним у Скотта не было нужного запаса продуктов и топлива, к тому же он совсем не учитывал вероятность плохой погоды. Простые цифры — явное тому свидетельство. У Амундсена на момент старта хранилось три тонны запасов на промежуточных складах, у Скотта — лишь одна. В партии Амундсена было пять человек, что означает 1300 фунтов провизии на каждого; Скотт вышел с партией, состоявшей из семнадцати человек, то есть имел по 124 фунта на каждого. У Амундсена было в десять раз больше продуктов и топлива на одного человека, чем у Скотта. Поэтому потеря Скоттом своего единственного склада имела бы фатальные последствия.
Пожалуй, это прекрасно объясняет, почему в британской группе теплилась надежда на победу в почти безнадёжном предприятии, а в команде норвежцев ощущалась спокойная уверенность в себе.
Утром 7 ноября Амундсен дал команду покинуть последнюю знакомую им отметку 82° южной широты. Но началось всё с того, что оплошали собаки. Пёс Хасселя, Бьёрн, попал под сани, и они перевернулись. В последовавшей за этим кутерьме, как отметил в дневнике Бьяаланд,
Шип воспользовался возможностью и «обслужил» Люси, которая вследствие этого получила пулю в лоб и пополнила собой запасы на складе.
Существовало суровое правило: течка у суки во время движения приравнивалась к катастрофе, поскольку вызывала неразбериху в стае; собаки бежали плохо, что грозило бедой. Любая провокация в таких условиях каралась как тяжелейшее преступление. Точно так же — в виде запаса на складе — окончила свои дни всеми любимая Джала, которая забеременела и больше не могла тянуть упряжку в полную силу. Урануса застрелили за лень, pour encourager les autres [95] . Все они на обратном пути должны были стать пищей для своих товарищей.
95
В назидание другим (фр.). Прим. пер.
Наконец хлысты разорвали тишину, собаки потянули, сани тронулись — и норвежцы взяли курс на неизвестность. «Вот теперь, — написал Амундсен, — начинается настоящее путешествие». В два часа дня он не забыл отметить: «Пересекли самую южную точку по широте, достигнутую
Итак, Амундсен пересёк границу мира, известного человечеству. На протяжении следующих 500 миль он был первопроходцем на каждом дюйме этого пути. При каждом своём шаге он становился исследователем — и гонщиком одновременно. Он принял двойной вызов: неизвестность плюс соперничество. И потому должен был не просто найти путь на полюс, а сделать это быстро. Счёт мог идти на дни, на часы. На нём лежала двойная ответственность — первопроходца и бегуна на длинную дистанцию. В истории исследований эта задача была действительно уникальной.
Амундсен давным-давно решил идти кратчайшим маршрутом и двигаться по меридиану, преодолевая все препятствия, которые встретятся на его пути. Ни самого Амундсена, ни его спутников такая перспектива не пугала.
Они видели в своей экспедиции скорее спортивный кросс, чем научное исследование. Атмосфера гонки в одиночестве, на время, без присутствия соперников в поле зрения не сильно отличалась от спортивного лыжного кросса по пересечённой местности с его смещённым стартом и тяжёлой работой в одиночку, когда мир сжимается до размера лыжни. По крайней мере Бьяаланд относился к происходящему именно так, только эта гонка была более длинной, чем все ранее известные ему. Да, он воспринимал ситуацию в целом как лыжную гонку. А его спутников явно радовал тот факт, что возле них, на соседней лыжне, — один из лучших лыжных гонщиков мира.
В начале старта Амундсен был награждён идеальной погодой и отличным скольжением.
У них было четверо саней. Первым шёл Хелмер Ханссен, потому что был лучшим возницей. Он ещё ни разу за всё время пути не воспользовался хлыстом, да и кричать на собак не приходилось. Ханссен обладал даром управлять собаками с помощью слова и жеста: явный талант прирождённого возницы собачьей упряжки. Кроме того, он лучше всех разбирался в навигации, в его специальных антимагнитных санях на универсальных шарнирах был установлен большой компас в защитном корпусе, как на борту корабля.
За Ханссеном следовал Хассель, потом Вистинг, и последним шёл Бьяаланд, лучший из лыжников, но самый плохой возница, который управлял своей упряжкой с уморительным бешенством. У Амундсена своих саней не было, он постоянно перемещался на лыжах вдоль колонны — то в начало, то в конец, — в зависимости от того, где требовалось его присутствие как командира, а иногда уходил вперёд в качестве лидера гонки. До сих пор они бежали на лыжах.
Каждую пройденную треть мили они отмечали пирамидами, сложенными из девяти больших снежных блоков определённого размера, ростом с человека. Их делали с таким расчётом, чтобы от одной пирамиды была видна вторая. В каждую помещали записку с координатами, расстоянием до ближайшего склада и азимутом предыдущей пирамиды.
К этому моменту у них осталось сорок пять собак, и каждая тянула вес примерно в восемьдесят фунтов. Сани скользили легко, собаки — час за часом — резво бежали рысью, хвосты вверх. Их движение сопровождалось звуками учащённого дыхания, топотом лап, тихим скрипом саней и шёлковым шелестом лыж по мягкому снегу.
Амундсен намеренно выбрал такие интервалы между пирамидами, предоставляя собакам возможность отдыхать каждый час. Чтобы сохранить выносливость, им нужен частый отдых, чередуемый со спринтерскими забегами. В таком же ритме эффективнее всего работают и их возницы, особенно если у них норвежский темперамент. Так что животные и люди в экспедиции Амундсена действовали синхронно.