Покорение Южного полюса. Гонка лидеров
Шрифт:
Когда Скотт появился в палатке, она была наполнена табачным дымом, и так вышло, что Крин закашлялся.
— У вас сильная простуда, Крин, — сказал Скотт.
Но Крин раскусил его:
— Я понимаю, о чём вы, сэр.
Скотт улыбнулся и самым небрежным тоном объявил, что на полюс идёт его команда. Затем он приказал всем, кроме Эванса, выйти из палатки и, когда они остались одни, спросил, не выделит ли он ему Боуэрса. Для Эванса это означало, что в его партии будет на одного человека меньше. Но он поспешно согласился: гордость не позволила ему поступить иначе. Боуэрс нужен был Скотту для полярной партии.
Всё это поразительно. Скотт планировал, что к полюсу пойдут четыре человека. В последний момент
Скотт подвергал огромному риску свою полярную партию. Мало того, вся его запутанная организация находилась в опасном беспорядке.
Всё было рассчитано на четырёх человек: палатки, снаряжение, посуда, топливо и запасы на складах по маршруту движения. Теперь палатка оказывалась переполненной. Эвансу на обратном пути нужно было вскрывать упакованные порции, брать оттуда три четверти, а четверть оставлять. У него с собой не было ничего, чтобы измерять количество продуктов, не говоря уже о керосине. Скотт отказался что-либо объяснять. А его спутники к этому моменту настолько привыкли к капризам и непоследовательности своего руководителя, что приняли очередное изменение планов как само собой разумеющееся, не сделав никаких письменных комментариев. Возможно, перспектива разделения партий впервые поставила Скотта перед лицом удручающей реальности, свидетельствовавшей о необходимости тащить сани вручную ещё девятьсот миль. Подтекст его дневниковых записей говорит о постепенном падении доверия к собственным расчётам. В момент паники он мог решить, что нуждается в дополнительной тягловой силе, и пять человек в этом случае лучше, чем четыре.
Когда вечером накануне нового года Скотт окончательно решил отправить Эванса и его партию обратно, он не подумал, что в этом случае сам останется без штурмана. За неделю до выхода с мыса Эванс Уилсон потратил несколько часов, изучая правила расчётов широты. «Будет полезно, — отметил он в дневнике, — во время южного санного похода немного знать навигацию». Но этого было недостаточно. Использование теодолита, который выбрал Скотт, предпочтя его секстанту, требует хорошей практики — то же самое касается и расчётов. При всём своём желании и благих намерениях Уилсон не умел прокладывать путь, как и остальные — Оутс, старшина Эванс и сам Скотт, давно потерявший этот навык. Правильная астрономическая навигация была жизненно важна на безликом Полярном плато, не говоря уже о необходимости найти цель своего путешествия. Резюмируя всё вышесказанное, нет штурмана — нет полюса. (Между тем в полярной партии Амундсена было четыре квалифицированных специалиста по навигации.)
Долгий разговор с Боуэрсом занял почти весь вечер Нового года и привёл Скотта в чувство. До этого момента он думал только о том, как избавиться от Эванса. Теперь, наконец, понял, что должен взять на полюс штурмана — и Боуэрс мог ему подойти. Печально, но к этому моменту партия Эванса уже бросила свои лыжи, и Боуэрсу волей-неволей пришлось брести дальше без них.
Боуэрс оказался не просто специалистом в области навигации. По словам Скотта, было «большим облегчением видеть, как неутомимый малыш Боуэрс улаживает все мелочи». Он являлся, если можно так сказать, «физическим» заместителем Скотта, в то время как Уилсон — духовным. О путанице, царившей в голове Скотта, красноречиво свидетельствует тот факт, что он приговорил
Черри-Гаррард вспоминал о том, что в их лагере ощущалась «очень мрачная атмосфера», которая изводила «как тех, кто шёл дальше, так и тех, кто поворачивал назад». В последнем письме Оутса домой тоже чувствуется странный подтекст обречённости:
Плато, 3 января 1912 года.
Я избран для того, чтобы вместе со Скоттом идти к полюсу, как ты узнаешь из газет. Я, конечно, польщён, но сожалею, что не смогу ещё целый год попасть домой, поскольку мы опоздаем на корабль — ведь нам нужно попасть на полюс. Сейчас мы в 50 милях от рекордной южной отметки Шеклтона.
Здесь довольно холодно… и работа очень тяжёлая, но… я действительно в хорошей форме и медленнее других теряю её. Надеюсь, что переделки в Гестингторпе закончены. Я имею в виду арку между комнатой Виолетты и моей. Было бы здорово иметь комнату напротив ванной, чтобы по ночам там было светлее, чем в моей старой. Пожалуйста… пришли мне книги, чтобы я мог начать готовиться к экзамену на звание майора по дороге домой… Как много мы сможем рассказать друг другу, когда я вернусь — да благословит тебя Господь и да хранит он тебя до моего возвращения.
Аткинсон, который был особенно дружен с Оутсом, говорил Черри-Гаррарду, что после их последнего разговора
решил, будто Титус не хочет идти, хотя он (Т.) и не говорил этого прямо. Похоже, Титус знал, что приговорён — это было видно по его лицу и по тому, как он уходил.
Оутсу было намного хуже, чем предполагал Аткинсон.
Меня беспокоят ноги [записал Оутс в своём дневнике]. С момента выхода из Хат-Пойнта они постоянно мокрые. А во время этого подъёма по твёрдому льду [ледника] им ещё больше досталось.
Оутс действительно не хотел идти. У него болела нога, израненная во время Бурской войны. Пуля раздробила ему берцовую кость, и теперь одна нога была почти на дюйм короче другой. Он был признан годным для строевой армейской службы, что означало по большей части езду в седле. Но нет никаких подтверждений, что он считался годным для пешего перехода длиной в 1500 миль. Сейчас он уже ощутимо прихрамывал. К тому же лошади пересекли Барьер — его работа была закончена. Он поднялся на вершину ледника и удовлетворил свои амбиции. Теперь он хотел домой. Но Скотт, отстранившийся от своих спутников, не способен был это почувствовать. Сам Оутс руководствовался кодексом чести, который требовал от него скрывать свои слабости. Он невероятно хорошо владел собой. Аткинсон и Уилсон прекрасно видели это. Но Скотт принимал внешнюю оболочку за реальность и не обращал внимания на предупреждения Уилсона, игнорируя их так же, как и в случае со старшиной Эвансом.
Скотт дошёл до той точки, на которой перестал внимать доводам разума. Он спокойно мог отправить Оутса назад и поставить на его место Боуэрса, сохранив партию в нужном составе из четырёх человек. Аткинсон и Уилсон согласились с тем, что Оутс не может идти дальше, но затем Уилсон, по словам Аткинсона в разговоре с Черри-Гаррардом, объяснил: «Скотт хочет, чтобы он пошёл, ему нужен представитель армии».
Оутса когда-то тоже посещали подобные мысли. Накануне выхода с мыса Эванс он писал матери: