Покоренная судьбой
Шрифт:
— Что она не имеет права судить Марси. Она назвала ее шлюхой.
— Ты вел себя как гребаный идиот. Ты должен был подумать о последствиях, — пробормотал Маттео.
— Дай ее отцу денег и побольше солдат, я уверен, он примет их с радостью.
Маттео захихикал. Отец не выглядел веселым, и его ответная улыбка была хищной.
— Есть только одна вещь, которую он примет в качестве компенсации. Брак.
Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что отец имел в виду. Я рассмеялся. — Верно.
Папа покачал головой, как будто не знал меня. —
Мое лицо вытянулось. — Это не может быть всерьез. Ни за что на свете я не женюсь на этой суке.
Отец снова ударил по шкафчику. Это был уже третий шкафчик, который он так сильно помял, что я сомневался, что кто-нибудь снова достанет из него свои вещи.
— У Антоначи хорошие связи среди традиционалистов. Я отменил эти чертовы проклятые простыни, что вызвало бурю и почти восстание. Ты понимаешь, что произойдет, если я позволю тебе обесчестить дочь капитана, не надев ей кольцо на палец?
— Ну и что? Мы сделаем кровавое заявление и заставим их следовать нашему приказу. Мы Витиелло, мы не подчиняемся ничьим прихотям.
— Ты хочешь, чтобы я убил верных людей, основу нашей Фамильи, потому что ты не смог удержать свой член в штанах? Я был слишком снисходителен к тебе. В этот раз тебе придется нести бремя своих поступков.
Я недооценил Крессиду, ее амбиции и хотел заставить ее съесть свои слова.
Но она повернула все вспять, и теперь я застрял с ней.
— Должен быть способ обойти это, — пробормотал я.
Папа глубоко вздохнул, проведя рукой по своим темным волосам. — Традиционалисты и так чувствуют себя обманутыми. Связь Марселлы с байкером, окровавленные простыни и наша связь с Каморрой — все это было для них непосильной ношей. Это должно стать переломным моментом. Я не стану ослаблять Фамилью кровавым заявлением только потому, что ты терпеть не можешь свою будущую невесту. Крессида станет твоей женой. У тебя есть годы, чтобы свыкнуться с этой мыслью, и ты, черт возьми, свыкнешься, или, клянусь, ты испытаешь на себе весь мой гнев.
Я взглянул на отца. — Да, Капо.
По дороге домой мы молчали. Я пытался найти выход из этой ситуации. Как сказал отец, у меня еще были годы до женитьбы. А до тех пор я должен был найти выход из этой чертовой ситуации. Идея остаться с Крессидой до конца жизни была слишком суровым наказанием за несколько паршивых трахов.
Когда мы вошли в наш особняк в Верхнем Ист-Сайде, мама была в гостиной с Валерио, помогая ему с домашним заданием. Один взгляд на ее лицо сказал мне, что она знает, что происходит.
Папа сказал Валерио, чтобы он ушел. Он поворчал, но послушался. — У тебя большие неприятности, — пробормотал он, проходя мимо меня.
— Спасибо, что предупредил… — я попытался взъерошить его непокорные светлые волосы, но он уклонился от моей попытки. Его рефлексы становились все лучше.
Мама разжала
Мама едва доставала папе до груди, но тем не менее она была его опорой. Она была рядом с ним и поддерживала его решения, даже если не одобряла их. По крайней мере, в присутствии других, даже нас, детей, так было всегда.
Она никогда не противоречила папиным решениям, но ее лицо, когда она смотрела на меня, говорило о ее беспокойстве. Она волновалась за меня. Она всегда хотела, чтобы я женился по любви.
Папа еще раз покачал головой, а затем направился к выходу, очевидно, все еще слишком злой, чтобы долго находиться со мной в одной комнате. Мама проследила за ним взглядом, а затем снова посмотрела на меня. Она тихо вздохнула и направилась ко мне. Остановившись передо мной, она коснулась моей щеки и посмотрела на меня затуманенными беспокойством глазами. — С тобой все будет в порядке?
— С женитьбой на Крессиде?
— Да.
— Конечно. Я всегда знал, что женюсь по тактическим соображениям, а не по любви, — солгал я. По какой-то причине я не мог заставить себя использовать ее как выход из положения. Она была единственной силой на этой планете, которая могла изменить мнение отца, если он был чертовски настроен на что-то, но я слишком восхищался их браком, чтобы вбить клин между ними, — Любовь — для мечтателей или слабаков. Я не являюсь ни тем, ни другим.
— Твой отец — много кто, но не мечтатель и не слабак.
— Отец — исключение из правил. Твоя история — не норма, мама. Многие супружеские пары едва терпят присутствие друг друга. Это то, на что я могу рассчитывать с Крессидой. Если повезет, через пару лет нашего брака она возненавидит меня настолько, что накажет молчанием, и тогда мне не придется с ней разговаривать.
Мама молча смотрела на меня. Я видел, что она задается вопросом, куда делся мальчик, которого она вырастила. Она почти смотрела на меня так, словно я мог быть самозванцем или словно мальчик все еще был где-то внутри. По правде говоря, я был уверен, что этот покладистый мальчик и был самозванцем. С учетом папиных генов все остальное было бы большим сюрпризом.
Мама по-прежнему беспокоилась о моем эмоциональном благополучии. Если бы она могла заглянуть внутрь меня, она бы знала, что ничто не может ранить мои чувства или разбить мое сердце. Похищение Марселлы и его последствия закалили меня, сделали меня тем, кем я должен был стать. Мой дед сформировал из отца закаленного человека, который железным кулаком правил семьей. Папа сделал то же самое со мной не из любви к маме.
Байкеры, похитившие мою сестру, доказали, что он был слаб.
Я наслаждался резней. Это было в моей крови. Возможно, в прошлом я сдерживался только из-за мамы. Я похлопал ее по плечу, когда она не перестала смотреть на меня затуманенными тревогой глазами. — Со мной все будет хорошо, мама. Мне не нужна любовь.