Покоренная судьбой
Шрифт:
Она снова задрожала, и при ближайшем рассмотрении оказалось, что ее губы стали синюшными.
— Ты замерзла, Грета. Нам нужно что-то с этим делать, — я сел ровнее, взвешивая варианты, — Тебе будет удобно положить ноги мне на колени? Я клянусь своей честью, что ни в коем случае не прикоснусь к тебе ненадлежащим образом.
Слова покинули мой рот прежде, чем я успел их обработать. Они просто выпали, как стеклянный глаз того байкера, когда я ударил его топором по голове.
Она снова зашевелила ногами, рассматривая мои
— Думаю, да, — медленно сказала она. Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Я не был уверен, что она пытается увидеть. В основном это была чистая тьма, ярость и насилие, но я полагал, что, если кто и может вынести это, так это Фальконе. Она переместила свое тело в мою сторону и уперлась стройными лодыжками в мои мускулистые бедра. Ее пятки свободно лежали на моих коленях. На мгновение я уставился на них. Этот момент казался таким сюрреалистичным, что я на мгновение задумался, действительно ли Невио удалось вогнать свой нож в мое тело, и я оказался в странном замкнутом пространстве между жизнью и смертью.
— А что теперь делать с остальным телом? — размышлял я. Предложение, чтобы она села ко мне на колени и позволила мне обнять ее, было, естественно, очевидным выбором, но здравомыслие еще не совсем покинуло меня.
— Ты можешь дать мне свою рубашку, — сказала она как ни в чем не бывало.
Одна из моих бровей приподнялась. — Под ней ничего не надето.
— О, — прошептала она, покачав головой, — Тогда тебе точно будет слишком холодно.
Я удивился, как она сохранила эту невинность, живя под крышей с безумцами Лас-Вегаса.
Я схватил свою рубашку и вытащил ее из брюк, затем начал расстегивать пуговицы. Грета следила за моими движениями с крайним любопытством, которое медленно переросло в восхищение, когда я расстегнул рубашку, обнажив под ней голую грудь. Ее глаза блуждали по моим грудным мышцам и прессу, оставляя на моей коже горячий след от одного только ее взгляда. Кровь медленно прилила к тому месту, куда ей не следовало идти, пока я был наедине с этой девушкой. Я стянул с себя рубашку, затем наклонился вперед и аккуратно накинул ее на плечи Греты. Она была слишком велика для нее, закрывая и бедра. Она натянула ее на себя потуже и даже вздохнула, а затем посмотрела на меня с маленькой, милой улыбкой. — Спасибо. Твоя рубашка хорошо пахнет.
— Она пахнет мной, — сказал я, как будто клетки моего мозга покинули череп.
Грета ничего не прокомментировала, а только счастливо закуталась в мою рубашку.
Я не мог перестать смотреть. Осознание того, что Грета была покрыта тем, что я носил несколько минут назад, и скоро будет пахнуть мной... черт, это приводило меня в такой чертов экстаз.
Она положила щеку на колени и позволила своим глазам еще раз пройтись по моему телу, задержавшись на татуировке Фамильи над моим сердцем.
— Это
— Она есть и будет всегда.
Ее взгляд опустился ниже, к тонким порезам на моих ребрах. Я прикоснулся к ним, удивляясь, почему именно они привлекли ее внимание. У меня было больше шрамов на руках, животе и спине.
— Они выглядят красиво.
Это было самое странное, что кто-либо когда-либо говорил о моих шрамах, и у меня вырвался слабый смешок. — Это особый талант Максимуса, создавать красивые шрамы.
Она слегка сузила глаза, как будто пыталась что-то понять.
— Он был твоим другом.
— Он мой друг, — поправил я.
— Он все еще твой друг?
— Да, у него такие же шрамы, как у меня, только не такие красивые, конечно, — пошутил я.
Она засмеялась, и что-то зашевелилось в глубине моего живота, и, несмотря на холод в камере, я почувствовал, что горю. — Почему вы причиняли друг другу боль?
— Мы пытали друг друга, чтобы стать сильнее. Он собирается стать вышибалой под началом своего отца.
— О, — сказала она. — Значит, он мой двоюродный брат.
Я всегда забывал, что Максимус был родственником Фальконе, что его отец был сводным братом Римо. Даже сейчас я не мог понять этого. Отец следил, чтобы я ни единым словом не упоминал ни Гроула, ни Максимуса. Однако Грета, похоже, не возражала.
— Это сделало тебя сильнее? — спросила она с искренним любопытством.
— Да. Но с тех пор, как мы это сделали, он и я сражались со многими врагами и испытали гораздо больше боли, чем от ножа друг друга.
Ее взгляд метнулся к двери, она прикусила губу и пошевелила пальцами ног, но я сомневался, что она это осознает. Я обхватил их руками, чувствуя, какие они все еще ледяные. Ее голова повернулась ко мне, выражение лица было вопросительным.
Я поднял руки. Я не должен был прикасаться к ней без разрешения.
— Нет, это было приятно.
Моя грудь вздымалась, когда я снова обнимал ее маленькие ступни, надеясь согреть их своими ладонями.
— Ты переносишь мою близость лучше, чем я думал после того, как ты убежала с криком, увидев меня.
Она наклонила голову. Выражение ее лица было напряженным, словно она пыталась решить сложное уравнение, затем она снова опустила подбородок на колено и снова глубоко вдохнула запах моей рубашки.
Трахни меня.
— Я не знаю, что в тебе такого, но... — она пожала плечами и не закончила фразу. Затем выражение ее лица озарилось весельем, — И я не убегала от тебя. Когда ты открыл дверь в мою балетную студию, ты позволил Момо сбежать. Я пыталась поймать его. Вот почему я так быстро убегала.
Я уставился на нее пустым взглядом. Что, черт возьми, такое Момо? Должно быть, она увидела вопрос на моем лице, потому что продолжила.
— Моя собака. Он всего боится, а ты очень страшное зрелище для него маленького.