Покорённый
Шрифт:
Голоса и звуки искажаются, смешиваясь с противным писком, раздающимся в ушах. Веки тяжелые, как мешки, и совершенно не поднимаются, не дают взглянуть, что происходит вокруг и где я нахожусь. Полный раздрай в ощущениях и способностях утомляет в считанные секунды. Борьба с собственным телом безжалостно отбирает все силы, и я сдаюсь, уплывая и постепенно погружаясь в темноту, где нет ничего: ни звуков, ни эмоций, ни ощущений.
Так происходит раз за разом. Пустота, попытки проснутся, разочарование, бессилие и я плыву… неизвестно куда, зачем, не зная, кончится ли это. Ломота не исчезает, но сейчас она похожа на
Силуэты плывут, очертания обстановки размыты, но я замечаю рядом с собой две фигуры. Они переговариваются, не замечая моих попыток привлечь к себе внимание. Их голоса звучат глухо, и удается расслышать лишь отдельные слоги, обрывки фраз, которые непонятны и не воспринимаются мозгом. Их смысл ускользает от меня. Прилагаю дикие усилия, чтобы пошевелиться и на чем-то сосредоточится, но на глаза вновь наваливается темнота.
Следующее пробуждение протекает легче. Чувствую себя медузой, выброшенной на берег, обезвоженной, не способной двигаться и дышать. Безумно хочется пить. Приподнимаю веки, вновь замечая знакомый силуэт, только вот не сразу удается вспомнить, откуда я его знаю. На мгновение закрыв глаза, делаю осторожный вдох и тут же морщусь; в груди будто кто-то разжег костер и любой, даже неглубокий вдох распаляет тлеющие угли внутри.
— Пх-хи-и-и…— с трудом разлепив губы, хриплю я.
Затихаю, и перевожу дух. Как же тяжело говорить, кажется, даже пот прошиб… в жар так уж точно бросило. Лишь на мгновение закрывая глаза, пытаюсь проглотить пепел, застрявший в горле, чтобы повторить попытку. Силуэт, мелькающий неподалеку, шевелится и начинает стремительно приближаться.
— Ты очнулся, — с облегчением выдыхает рядом со мной женский голос и — какое счастье! — на лоб опускается что-то восхитительно холодное и мокрое.
Я удерживаю в себе стон удовольствия, чтобы попусту не растрачивать силы, но пытаюсь облизнуться сухим языком, воображая, как капелька воды срывается с запотевшей холодной бутылки и падает мне прямо в рот…
— Пи-ить, — собрав всю волю в кулак, хрипло шепчу я.
Силуэт шуршит. Слышится шум льющейся воды, и моих губ касается емкость. Воображение рисует вкусную и очень холодную воду, и каково мое разочарование, когда вместо воды во рту оказывается что-то густое, горькое и теплое.
Сделав пару маленьких глотков, не в силах больше пить эту дрянь, я протестующе смыкаю губы. И возмущенно сдвинув брови, пытаюсь разглядеть «добродетельницу»: ее лицо не четкое, но длинные темные волосы, большие светлые глаза, дают подсказку — хозяйка. Воспоминания, встрепенувшись в мозгу, начинают подкидывать обрывки последних событий: девушку, ее спальню, нас в обнимку… А потом: бред, муки, забвение, жар, холод, темноту.
Что это было? Почему мне так плохо? Это она со мной сотворила? Неужели я был так плох в постели, раз заслужил подобное обращение? Коварные, опасные — эти женщины. Теперь понимаю, почему некоторые запирают себя в мужском монастыре. Мало того, что обязуешься никогда не жениться, так еще имеешь возможность никогда не видеть этих исчадий ада во плоти, которые при жизни устраивают пытки похлеще, чем в преисподней.
—
— Почему так плохо? — бормочу я.
В ответ девушка нежно касается моей руки, лежащей рядом с ней, будто успокаивая, а затем, едва дотрагиваясь лица пальчиками и смахивая налипшие на лоб пряди, тихо произносит:
— Тебе ввели противоядие. Так твой организм борется.
— Сколько я так лежу? — интересуюсь я, не придавая значения предыдущей фразе.
— Несколько дней. Не волнуйся, Амалия сказала, что скоро тебе станет лучше, — спокойно говорит она.
— Подожди, — наконец доходит до меня. — Что ты сказала? Что произошло? — непонимающе переспрашиваю я.
Хозяйка тяжело вздыхает и, помедлив, грустно отвечает:
— Отравили, — она делает паузу, словно размышляя достаточно ли мне короткого ответа, но спустя пару секунд продолжает: — Не только тебя… Но выжил ты один.
Ее слова вводят в ступор. Молчу, переваривая информацию. Как так — отравили? За что? Почему? Попав на остров, я предполагал, что будет нелегко, но чтоб лишать жизни… без причин. Да что вообще здесь происходит? Почему убить человека, не выходящего за пределы дома, в котором он живет, так легко? Зачем тогда охрана? Куда она смотрит? Шквал возмущения и злости накрывает вмиг. Угрюмо гляжу в глаза хозяйки. Было бы во мне больше сил, наговорил бы... много чего.
Девушка, совсем не долго выдержав на себе мой тяжелый взгляд, виновато опускает глаза. Она выглядит очень подавленной и грустной. Видеть ее такой непривычно, и даже как-то неправильно. Всегда собранная и сдержанная хозяйка, выглядит надломленной и подавленной. От осознания этого факта, что-то внутри меня замирает, в предвкушении бури. Тонкие кисти рук опускаются на колени девушки, теребя кончики шелкового халата, но уже через миг она сжимает их в кулак.
— Прости, — бросает хозяйка, вновь поднимая на меня взгляд, полный решимости и горечи. — Тебе нужно отдыхать. Зайду позже.
Это длиться лишь секунду, но мне хватает мгновения, чтобы успеть заметить целую гамму эмоций, сменяющихся одна другой: грусть, растерянность, ненависть, злость. Стараясь скрыть от меня все это, девушка отворачивается, а затем быстро встает с кровати, и поспешно выходит в коридор, приложив слишком много силы, чтобы закрыть за собой дверь.
Как и обещала хозяйка, каждое последующее утро приносит облегчение. Вот и сегодня, просыпаюсь очень уставшим и слабым, однако жар спадает окончательно, и мне становится намного лучше. Да и Амалия позволила самостоятельно вставать с постели.
Понемногу я возвращаюсь к привычной жизни. С удовольствием принимаю душу, стараюсь побыть под стремительно падающими каплями, как можно дольше. Смыть с себя все, за те дни, когда меня лихорадило. Хозяйка любезно предоставила мне свою спальню в личное пользование, не отправила к себе, не оставила одного.
Все ночи и дни, что я пробыл в бреду, она находилась рядом. Я не был обделен ее заботой и вниманием. Девушка старательно ухаживала за мной, отпаивая лекарствами и микстурами, помогала справиться с жаром, делая компрессы. Это позволило мне увидеть ее другую сторону. Мое отношение к ней поменялось: помимо негодования, раздражения, влечения, частого непонимания, пробудились уважение и благодарность.