Покоряясь тебе
Шрифт:
Но они терпели, и в итоге все оказывались в моих ногах, что лишь раздражало, и не вызывало никакой жалости или сочувствия к опустившимся, несчастным созданиям.
Они становились неинтересны мне так быстро, что я перестал запоминать их имена. Я без сожаления давал им отставку, не волнуясь, как они будут налаживать свою жизнь после того, как я превратил их жизнь в хаос. Между нами все было честно с самого начала, и я никогда ни одной не обещал каких либо серьезных отношений с обязательствами.
Для меня это было не возможно.
Я был потребителем, а они товаром. Без оговорок.
Смерть
А потом она покончила с собой, прыгнув с моста. Я испытал сожаление, даже почувствовал некий сдвиг внутри, но быстро взял себя в руки, потому что это больше не было моей проблемой. На моей совести уже лежали три загубленные души, и я не собирался брать на себя еще одну. С годами я научился блокировать одолевающее чувство вины, и я поступил так и в этот раз.
Наши отношения были завершены и меня это больше не касалось. Я слишком долго был мертвым внутри, чтобы убиваться из-за глупой девчонки, которая решила так оборвать свою жизнь.
С Грейс с самого начала все было иначе. Она не была бледной копией, которая всего лишь ненадолго заменяла прекрасный оригинал, к которому я пока не имел доступа. Она и была тем самым оригиналом, драгоценностью в прекрасной огранке. Долгое время я любовался ею издалека, превратившись в настоящего маньяка, выслеживающего свою жертву. Наблюдение за ней стало тем, что скрашивало мою бессмысленную, пустую жизнь. Утром я просыпался с мыслью о том, что в конце этого паршивого дня я увижу ее, хотя она и не будет об этом знать. Я сделаю ее фото, запечатлею ее улыбку и повешу в специально отведенное для нее место. Я буду созерцать ее в самых разных моментах ее жизни, лелея мысль, что однажды она окажется в моих руках, и я буду делать с ней все, что пожелает моя темная, пропащая душа.
А желал я многого. И эти мысли порой были такими темными, такими жестокими, окрашенные в багрянец, что мне и самому становилось не по себе от собственных желаний. Но всякий раз, когда голос разума говорил во мне, я всячески затыкал его и мне это удавалось.
Я хотел ее. Хотел до одурения, до сумасшествия, до зуда в ладонях, дрожи в теле. Чтобы мои руки сжимали ее плоть, оставляя следы на нежной коже. Сдавить ей горло, перекрыв кислород, и видеть, как она будет хватать ртом воздух, пока я буду до одури трахать ее.
Трахать так, как никто прежде и никогда после.
Я хотел ее покорности, ее бунтарства; непослушания и полной капитуляции. Хотел сжимать ее тело до хруста в костях; целовать ее губы до крови, слизывая ее как сладкий нектар. Хотел выжечь на ней свое тавро, чтобы каждый вокруг знал, что она принадлежит мне и любого, кто посмеет посягнуть на нее, ждет непременная расплата.
Но пока она не была моей, и мне приходилось усмирять монстра, который просыпался во мне всякий раз, когда в ее жизни появлялся очередной ухажер. Неудачники, недостойные ее, на которых она по непонятной мне причине обращала внимание.
Ни одна
Я мог форсировать события, мог сделать ее своей намного раньше, чем это случилось, но тем самым я бы лишь приблизил конец. Ведь теперь, когда она в моей власти, и у нее нет выхода, кроме как подчиниться мне, лишь вопрос времени, когда все будет кончено.
Я знаю, что уничтожу ее, по-другому и быть не может. Но я так же буду уничтожен. Это то, что должно в итоге случиться.
Порой лишь неимоверные усилия останавливали меня от убийства. Я был в агонии при мысли, что кто-то — НЕ Я — находится рядом с ней, касается ее и имеет ее как хочет.
Однажды я не выдержал и превратил ее очередного дружка в боксерскую грушу. Кожа на моих костяшках содралась до мяса, пока я отделывал этого ублюдка, который трахал ее, который посмел замахнуться на то, что было ему не по зубам. К тому моменту как я закончил, он стал похож на кусок сырого мяса и надолго отправился на больничную койку, но больше его не было рядом с ней.
Я готов был устранить любого, кто подберется к ней.
Но я так же был угрозой для нее. На самом деле, я был самой страшной угрозой для нее.
Потому что все молокососы, которые были у нее прежде не могли соперничать со мной. И они не могли причинить ей ту степень боли, которую причиню я. Сомневаться в этом было бы равносильно глупости.
Теперь, по пришествии определенного времени я был уверен, что мысли Грейс заняты только мной и ни один другой мужчина не волнует ее. Я напрочь стер их из ее головы и сердца. Это та цель, которую я преследовал. Я мог радоваться успехам, но радости не было. Потому что я и сам попал в ее сети. Намеренно ли расставленные, или нет, но я чувствовал, как все сильней и глубже вязну в этом.
Охотник вдруг стал добычей.
Мне это нахер не было нужно. Я не мог позволить какой-то девчонке овладеть моим разумом, моим черствым сердцем и моей жизнью. Лучше убить себя сразу, чем позволить этому случится.
Стеклянная дверь открылась, впуская одну из девиц, крашеную блондинку с искусственной грудью, едва прикрытой микроскопическим купальником. Ее вторжение отвлекло меня от погружения в далеко не самые веселые и спокойные мысли, на которые у меня было много времени с момента прилета.
Точно не помню, как ее зовут. То ли Лаура, то ли Либерти.
— Я решила, что тебе не помешает компания. — Лаура/Либерти посмотрела на меня из-под полуопущенных ресниц, надув розовые губы.
Она искренне верит, что эти глупые уловки сексуальны?
— Почему ты сидишь в одиночестве, а не идешь к нам в бассейн?
Я смотрю на нее тяжелым взглядом, который означает: «свали отсюда нахер», но на нее это не действует. Покачивая бедрами, она приближается ко мне и опускается на колени перед креслом, в котором я сижу. Ее руки с длинными ногтями, похожими на когти хищной птицы ложатся на мои ноги и ползут вверх, пробираясь к ширинке. Я не реагирую. Мне даже интересно, почувствую ли я что-нибудь.