Покойный г-н Галле

Сименон Жорж

У него было такое же продолговатое лицо, как у мальчика. Еще одна деталь поразила Мегрэ - он даже не сразу понял, что именно, - неестественно тонкие губы, которые, казалось, делили лицо на две части.

– Ваш муж?

– Да, мой муж! Я хочу знать, что здесь потребовалось полиции.

В течение последовавшего разговора Мегрэ то и дело переводил взгляд на портрет; по сути, это была его первая встреча с покойным.

– Должен сообщить вам, сударыня, неприятное известие... Ваш муж в отъезде, не так ли?

–

Да! Продолжайте. Он?..

– Произошел несчастный случай. Скорее, не совсем несчастный случай... Наберитесь мужества...

Она сидела перед ним очень прямо, положив руку на круглый столик, уставленный фигурками "под бронзу". Лицо ее оставалось суровым, недоверчивым, и только пухлые пальцы выдавали волнение. Почему Мегрэ пришло в голову, что в молодости она, наверное, была худой - может быть, даже очень худой - и располнела только с годами?

– Ваш муж убит в Сансере, в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое. И мне выпала тяжкая обязанность...

Комиссар повернулся к портрету и спросил, указывая на мальчика, принявшего первое причастие:

– У вас есть сын?

Казалось, еще мгновение - и г-жа Галле утратит суровость, которую, вероятно, считала неотъемлемой частью собственного достоинства. Она ответила, едва шевеля губами:

– Да, есть.

И тут же добавила с торжеством в голосе:

– Вы сказали, в Сансере, не так ли? Сегодня у нас двадцать седьмое. Значит, вы ошиблись. Подождите...

Она прошла в столовую, и через открытую дверь Мегрэ увидел, как служанка, ползая на коленях, натирает пол. Вернувшись в гостиную, г-жа Галле протянула комиссару почтовую открытку.

– Это открытка от моего мужа. На ней стоит число - двадцать шестое, то есть вчера, и штемпель Руана.

Ей с трудом удавалось скрыть торжествующую улыбку: ведь она сумела унизить полицию, осмелившуюся вторгнуться в ее дом.

– Наверное, речь идет о другом Галле, хотя я не знаю...

Еще немного, и она укажет ему на дверь.

– Вашего мужа зовут Эмиль? И по документам он коммивояжер?

– Он представляет по всей Нормандии фирму "Ньель и компания".

– Боюсь, сударыня, что радоваться рано. Я вынужден просить вас сопровождать меня в Сансер. Вам, как и мне...

– Но раз...

Она помахала открыткой, где был изображен Старый рынок в Руане. Дверь в столовую оставалась открытой, и там мелькали то зад, то ноги, то голова служанки с растрепанными, свисающими на лицо волосами. Слышно было, как она водит по полу жирной от воска тряпкой.

– Поверьте, я от всей души надеюсь, что произошло недоразумение. Однако документы, найденные в кармане убитого, принадлежат вашему мужу.

– Их могли у него украсть.

Однако в голосе г-жи Галле проскальзывало невольное волнение. Она заметила взгляд Мегрэ, обращенный к портрету, и сказала:

– Эта фотография сделана, когда он уже был болен и соблюдал диету.

– Госпожа

Галле, если вы хотите перед отъездом пообедать, я зайду за вами, ну, скажем, через час, - предложил комиссар.

– Нет. Раз вы считаете, что это необходимо... Эжени!

Черное шелковое пальто, черную шляпу, сумочку и перчатки.

Это дело, обещавшее быть крайне неприятным, не вызывало у Мегрэ никакого интереса, и все-таки в его памяти остался образ мужчины с бородкой и мальчика в костюме для первого причастия.

Все действия комиссара походили на тяжкую повинность. Пройти туда и обратно по нескончаемой аллее под палящим солнцем, очутиться в этом душном доме, где даже нельзя снять пиджак! И вдобавок, прождать еще добрых полчаса на вокзале в Мелене, где он и купил корзинку с бутербродами, фруктами и бутылкой бордо.

Ровно в три часа комиссар уже сидел напротив г-жи Галле в купе вагона первого класса поезда дальнего следования, проходившего через Сансер.

Занавески были задернуты, окна опущены, и только время от времени откуда-то издалека долетало легкое дуновение свежего воздуха.

Комиссар достал из кармана трубку, потом взглянул на свою попутчицу и отказался от намерения курить в ее присутствии.

Они ехали уже больше часа, как вдруг она повернулась к Мегрэ и спросила, отбросив былую надменность:

– Как вы можете это объяснить?

– Пока я ничего, увы, не могу объяснить, сударыня. Я уже говорил, преступление совершено в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня в гостинице "Луара". Сейчас лето - время отпусков. Кроме того, прокуратура в провинции действует не всегда оперативно. Уголовную полицию поставили в известность только сегодня утром. Кстати, ваш муж всегда посылал вам открытки?

– Каждый раз, когда бывал в отъезде.

– Он подолгу отсутствовал?

– Недели три в месяц. Останавливался в Руане в "Почтовом отеле". Уже двадцать лет кряду. А оттуда разъезжал по всей Нормандии, но, если мог, вечером старался вернуться в Руан.

– У вас один сын?

– Да, один. Он служит в банке, в Париже.

– Он не живет с вами в Сен-Фаржо?

– Нет, это слишком далеко, чтобы каждый день ездить в Париж и обратно. Он проводит с нами все воскресенья.

– Может быть, желаете перекусить?

– Благодарю, - процедила она ледяным голосом, словно ей сделали какое-то бестактное предложение.

И впрямь, Мегрэ с трудом мог вообразить, что она, словно Бог весть кто, станет прямо в вагоне жевать бутерброды или потягивать теплое вино из вощеного бумажного стаканчика с маркой железнодорожной компании.

Было очевидно, что понятие "достоинство" означает для нее очень многое. Должно быть, она не была красива, несмотря на правильные черты лица, а манера слегка склонять голову набок, придающая ей некоторую задумчивость, очень украсила бы ее, не будь она так надменна.