Покров для архиепископа
Шрифт:
— Стало быть, вы не видели брата Ронана после его побега? Однако вы с такой уверенностью говорите за него…
— Мы много работали вместе последние девять месяцев и… стали друзьями. Очень близкими друзьями.
Осимо отвел глаза, но с вызовом вздернул подбородок.
Фидельма доверительно подалась вперед:
— Вы понимаете, что если вы встретите брата Ронана, то ваша обязанность перед законом — сообщить страже?
— Понимаю, — тихо сказал Осимо.
Фидельма откинулась на стул и некоторое время молча смотрела
— Покуда это так, брат Осимо, верьте мне: я намерена довести расследование убийства Вигхарда Кентерберийского до конца. Если брат Ронан невиновен, я докажу это. Если он виновен, то он не убежит от правосудия.
Ее тон, уверенный, но без кичливости, побудил Осимо поднять глаза и пристально посмотреть на нее. Потом он снова опустил взгляд.
— Я понимаю, — прошептал он.
— Для наших записей, — вмешался Эадульф, — скажите: когда вы в последний раз видели брата Ронана?
— В день убийства Вигхарда Ронан работал весь день до вечернего Ангелуса.
— Вы видели Вигхарда или кого-то из его свиты?
Осимо покачал головой.
Фидельма повернулась к Эадульфу:
— В таком случае у меня все, а у тебя?
Эадульф помотал головой.
— Тогда, брат Осимо… ах, чуть не забыла. — Она запустила руку в сумку-марсупий и протянула субпретору обрывок папируса. — Вы можете сказать, что это за язык?
Брат Осимо взял папирус, бросив на нее изумленный взгляд. Но едва он успел встретиться с ней глазами, как его лицо вновь приняло прежнее спокойное выражение.
— Написано знаками арабов. А язык — арамейский.
— О чем тут написано? — продолжала Фидельма.
— Это часть какого-то текста. Кто знает? Может быть, это даже письмо. Расшифровать можно только несколько слов.
— Какие? — не отставала Фидельма.
— На этом языке читают справа налево. Вот здесь слово «библиотека», «священная болезнь» и транскрипция какого-то греческого имени, заканчивающегося на «офил», а дальше слова «цена» и «обмен». В общем, смысла нет.
Когда они покончили со скудным ужином (после которого Фидельма неожиданно почувствовала себя смертельно усталой, несмотря на то, что днем поспала), Фурий Лициний был отправлен на поиски настоятельницы Вульфрун и сестры Эафы. Фидельма и Эадульф некоторое время сидели молча. У Фидельмы не шли из головы слова брата Осимо. Она была уверена, что Осимо и Ронана Рагаллаха связывало что-то большее, чем отношения начальника и подчиненного, что-то куда более близкое. Она была почти уверена, что, бежав из-под стражи, Ронан направился за помощью именно к Осимо Ландо. Но это подсказывало лишь чутье, а не собранные сведения.
Она заметила, что Эадульф машинально барабанит пальцами по столу, и хмыкнула, недовольная, что ее отвлекли.
— О чем ты думаешь, Эадульф? — спросила она, когда стук не прекратился.
Эадульф поморгал и, спохватившись,
— Я просто думал о том, что сказал Осимо.
Фидельма удивленно приподняла бровь.
— Я тоже. А о чем именно ты думал?
— Про арабские слова, которые он перевел.
Фидельма была разочарована.
— А, — сказала она, пожав плечами. Она решила, что Эадульф тоже думает об Осимо и Ронане. — Ну, вряд ли это важно.
Эадульф покачал головой.
— Может быть. А может быть, и нет. Но это вызвало у меня кое-какие воспоминания. Ты же знаешь, Фидельма, я несколько лет учился в Ирландии, в великой школе врачевания Туайм Брекайне.
— А как это связано с арабскими словами?
— Может быть, и никак. Я к тому, что я немного разбираюсь в лекарском деле.
— Все равно не понимаю, причем здесь это.
— Я записал слова, которые перевел Осимо, на тот случай, вдруг они когда-нибудь обретут смысл.
— И что?
— Первое слово было «библиотека». Возможно, в тексте идет речь о книгах. «Священная болезнь» — эти два слова были рядом. «О священной болезни» — это название трактата Гиппократа, в котором он утверждал, что нет различия между чувственными и двигательными нервами.
— И что? Эадульф, я запуталась.
Эадульф снисходительно улыбнулся.
— Автором комментария к труду Гиппократа был Герофил из Халкедона, один из великих основателей Александрийской медицинской школы. Вполне возможно, что «офил» — часть его имени. То есть в тексте могла идти речь о труде Герофила «О священной болезни», находящемся в какой-то библиотеке.
Фидельма откинулась на стул и засмеялась.
— Тонко и в общем разумно. Может быть, ты и прав, Эадульф. Только пока нам от этого немного пользы.
— Но это может пригодиться потом, — довольно сказал Эадульф, который был явно горд успешно выполненным упражнением в дедукции.
Вернулся Фурий Лициний. Он не успел ничего сказать, как вдруг его оттолкнули в сторону и в комнату важно вплыла суровая фигура настоятельницы Вульфрун. Вблизи оказалось, что она очень высока ростом, даже выше Фидельмы, с резкими чертами бледного и худого лица. Крупный нос придавал ей еще более высокомерный вид, а тонкие губы были презрительно поджаты. Ясные ее глаза сверкали гневом.
— Ну? — спросила она безо всяких предисловий. — Что это за глупости?
Фидельма открыла рот, но Эадульф, заметив недобрый огонек в ее глазах, неловко поднялся и заговорил первым.
— Это не глупости, миледи, — сказал он, используя более церемониальное и почтительное обращение, чтобы напомнить Фидельме о том, что Вульфрун — сестра королевы Кента. — Сообщил ли вам тессерарий дворцовой стражи о полномочиях, которые дал нам епископ Геласий?
Настоятельница Вульфрун фыркнула, втянув носом воздух с такою силой, что Фидельма испугалась за ее ноздри.