Покровитель
Шрифт:
Он открутил глушитель от пистолета, выбросил его и сунул пистолет за пояс. В руках он держал «узи».
Клитманн выбросил свои темные очки, так как на дне этого естественного лабиринта в основном была тень, особенно в узких притоках, где стены были ближе и оставляли меньше пространства для солнечного света.
Его ботинки заполнились песком и были здесь ничуть не удобнее, чем на поверхности пустыни. В конце концов он остановился, сбросил ботинки, стянул носки и пошел босиком, что было гораздо удобнее.
Он не мог преследовать женщину и мальчика так быстро, как ему хотелось, не только из-за неудобных
Лаура продолжала отгибать проволоку вторым камнем, так как первый раскрошился в ее руках. Правительство не могло сделать почтовый штамп, который нельзя было бы стереть с конверта, оно не могло построить танк, который бы успешно преодолевал реку каждый раз, оно не могло ликвидировать безработицу и бедность, но, черт возьми, оно знало, как изготовить твердую проволоку; должно быть, она была сделана из материала, разработанного для космоса, и они нашли ему еще одно применение; этой проволокой Бог мог бы связать столбы, на которых держится мир.
Ее руки покрылись ссадинами и кровоточили, когда босой убийца в черных штанах и белой рубашке показался в конце узкого туннеля.
Клитманн бросился вперед, удивляясь, какого черта она возилась с огнетушителем. Неужели она думала, что химическая пена дезориентирует его и защитит ее от автоматного огня?
А может, это был не огнетушитель? Появившись в Палм-Спрингс всего два часа назад, он успел убедиться, что не все было так, как он думал.
Красный знак, например, не означал экстренную парковку, как он думал, а запрещал ее категорически. Кто знает? Кто знает, что это за баллон, с которым она возилась?
Она посмотрела на него и снова принялась возиться с огнетушителем.
Клитманн шел по узкому туннелю, ширины которого едва бы хватило для двух человек, идущих рядом. Он не стал бы подходить ближе, если бы видел мальчишку. Если она оставила мальчишку в каком-то укрытии, ему придется узнать у нее, где он, так как в его приказ входило убийство всех – Кригера, женщины и мальчика. Он не думал, что мальчишка представляет опасность для Третьего рейха, но он был не из тех, кто обсуждает приказ.
Стефан нашел пару ботинок и пару черных носков, присыпанных песком. Еще раньше он нашел пару темных очков.
Он никогда раньше не преследовал человека, который бы раздевался во время погони. Сначала это показалось ему смешным. Но потом он подумал о мире, отраженном в романах Лауры Шан, мире, в котором смешивались комедия и ужас, мире, в котором трагедия обычно наступала в середине веселья, и неожиданно эта пара ботинок и носков напугали его, потому что это показалось смешным; у него появилась сумасшедшая мысль о том, что если он засмеется, это будет равносильно смертельному приговору Лауре и Крису.
Если они умрут и на этот раз, он не сможет спасти их, вернувшись в институт и послав другое послание раньше первого, так как между ними было слишком мало времени, всего пять секунд. Даже с помощью IBM PC он не смог бы рассчитать все так точно. Следы босого человека вели к устью притока.
С растущим страхом Лаура смотрела на нацистского убийцу, приближавшегося по узкому туннелю. Его «узи» был направлен на нее, но по какой-то причине он не стрелял. Она воспользовалась этой неожиданной задержкой, чтобы посмотреть на проволочный предохранитель ручного клапана баллона с вексоном.
Даже в этих обстоятельствах она не теряла надежды, вспомнив строчку из своего романа: «Во время трагедии и страха, когда бесконечная ночь кажется вот-вот опустится, надежду можно найти в понимании того, что компаньон ночи это не другая ночь, что компаньон ночи это день, что мрак всегда сменяется светом и что смерть правит только одной половиной существования, другой половиной правит жизнь».
Приблизившись на двадцать футов, убийца спросил:
– Где мальчишка? Мальчишка. Где он? Она чувствовала Криса спиной, он притаился в тени между ней и стеной. Она сомневалась, что ее тело защитит его от пуль, и что, убив ее, убийца уйдет, не заметив Криса за ее спиной.
Таймер на баллоне щелкнул. Нервно-паралитический газ вырвался из отверстия, распространяя сильный запах персиков и отвратительный привкус лимонного сока, смешанного с кипяченым молоком. Клитманн не видел газа, вырывавшегося из баллона, но он слышал шипение, похожее на шипение множества змей.
Мгновением спустя он почувствовал себя так, как будто кто-то ребром ладони ударил по горлу и сжал его живот, перевернув все внутренности. Он переломился пополам и срыгнул рвоту на землю и на свои босые ноги. Ужасная боль затмила его глаза, что-то словно взорвалось в мозгу, и кровь хлынула из его ноздрей. Упав на дно туннеля, он конвульсивно нажал на курок «узи», умирая и теряя над собой контроль, он сделал последнюю попытку забрать с собой женщину.
Как только Стефан вошел в узкий приток, где стены нависли над ним, вместо того чтобы расширяться к небу, как это было в других туннелях, он услышал длинную очередь из автомата и заторопился вперед. Его сильно качало из стороны в сторону, но все же ему удалось добраться до офицера СС, отравленного вексаном.
Позади трупа сидела Лаура, расставив ноги, между которыми стоял баллон с нервно-паралитическим газом, она обнимала его окровавленными руками. Ее голова свисала на грудь, она казалась безжизненной, как кукла.
– Лаура, нет, – сказал он голосом, в котором едва признал свой собственный.– Нет, нет!
Она подняла голову, вздрогнула и слабо улыбнулась. Жива.
– Крис! – сказал он, перешагивая через труп эсэсовца.– Где Крис?
Она оттолкнула от себя шипящий баллон с нервно-паралитическим газом и перевернулась на бок.
Крис выглянул из тени позади нее и сказал:
– Кригер, ты в порядке? Ты выглядишь дерьмово. Прости, мама, но он действительно так выглядит.
Впервые за двадцать лет или впервые за шестьдесят пять лет, если считать те годы, через которые он перепрыгнул, когда вернулся к Лауре, Стефан Кригер зарыдал. Он был удивлен своим слезам, так как думал, что его жизнь в Третьем рейхе сделала его не способным на рыдания. Более удивительно было то, что эти первые слезы были слезами радости.